Светильник под потолком снова включился, помигал и продолжил освещать комнату мертвенно-тусклым светом.

«А что, если этот мужчина все еще здесь?» — подумала Халли.

— Дакка, возможно, — единственное место на земле, где погода в феврале такая же, как погода в Вашингтоне в июле.

Дэвид Геррин весело посмотрел на собеседников. Ему было под шестьдесят; черноволосый, сухощавый, хорошо развитый физически, он долгое время принимал участие в марафонских забегах, пока десять лет назад не повредил колено. Геррин был эпидемиологом, не то чтобы великим, но одну из университетских лабораторий назвали в его честь. А несколько научных книг, вышедших из-под его пера, добавили ему известности.

— Не мешало бы слегка охладиться, — сказал Йэн Кендалл. — Лично я чувствую себя так, словно нахожусь в какой-то чертовой парилке, вы ничего такого не ощущаете?

Жан-Клод Бельво промолчал. На нем был белый льняной костюм, надетый им из уважения к конференции и превратившийся сейчас в орудие пытки. Достав мокрый носовой платок, он вытер лицо.

Была вторая половина дня. Трое мужчин, возвращаясь в отель после заключительного дня работы Всемирной конференции ООН по проблемам окружающей среды и устойчивого развития, попали в скопление тел, заполнивших тротуар, излучавших в окружающее пространство столько тепла, будто это была не людская толпа, а гигантская жаровня. Выйдя из здания Центра международных конгрессов, Кендалл рассчитывал взять такси, но Геррин напомнил ему, что в столице государства Бангладеш скорость движения транспорта по улицам намного ниже скорости пешехода. Днем и ночью массы тел, заполнявшие тротуары, аллеи, дороги, выплескивались на главные автомагистрали, благодаря чему плотный поток чадящих автобусов, грузовиков и легковых машин мог двигаться со скоростью, не превышающей одного ярда в час.

— Именно так, — подтвердил Геррин и добавил, что во время пешей прогулки принятые ими принципы «Триажа» получат дальнейшее осмысление и конкретизацию.

Не видя перед собой ничего, кроме спин, затылков и голов, Геррин все-таки сумел зацепиться взглядом за женщину, сидящую на краю тротуара под знаком, запрещающим справлять на публике большую нужду. Эта женщина выглядела ужасающе старой — у нее во рту было больше десен, чем зубов, а кожа не отличалась по цвету от пепла. Она накренилась и медленно повалилась на бок, откинув в сторону левую руку; правая рука оказалась прижатой телом к мостовой. В пальцах правой руки было зажато несколько монет. Голова, откинутая под каким-то немыслимым углом к линии плеч, покоилась на грязном тротуаре. Глаза моментально облепили мухи. Также мухи поползли в ноздри; женщина, едва шевеля языком, пыталась вытолкнуть их изо рта.

Перед ней на квадратном куске зеленой материи были разложены вещи, которые она продавала: желтые карандаши, голубые пачки английских сигарет с фильтром, открытки с изображением Иисуса Христа, Будды, Мухаммеда, блоки жевательной резинки. На женщине было рваное желтое платье, из-под которого торчали опухшие ноги, похожие на черные дыни. Один глаз стал матовым от катаракты. «Еще живая», — это Геррин понял, заметив, как мигает второй глаз в попытке отогнать осаждающих его мух.

Достав мобильный телефон, Геррин стал набирать номер службы экстренной медицинской помощи. В текущей мимо толпе это оказалось нелегко. Дэвид все-таки набрал номер и плотно прижал телефон к уху. Он отталкивал локтями людей, которые пихали локтями его. Дакка как город обладала целым рядом отличительных особенностей, и вежливость в этом списке не значилась. Геррин, ожидая ответа, слушал занудные длинные гудки. Тут он заметил Бельво, стоявшего прежде позади него, а сейчас пробиравшегося сквозь толпу по направлению к лежащей женщине.

— Жан-Клод! — закричал он. — Постойте!

Бельво был уже возле несчастной. Геррин и Кендалл имели докторскую степень, а Бельво был врачом, связавшим себя клятвой Гиппократа. Он опустился на колени перед женщиной и вынул из кейса маску с односторонним пропускным клапаном, надеваемую на лицо пациента при сердечно-легочной реанимации. Геррин знал, что Бельво никогда не появляется в таком месте, как это, без такого прибора, хотя, говоря по правде, использовать его предполагалось для оказания помощи спутникам или себе самому. За годы жизни и работы в Нью-Дели Дэвид понял, что вещи, невообразимые для людей с Запада, здесь воспринимаются как обычные события повседневной жизни. Точно так же воспринималось толпой то, что произошло с несчастной. Геррин наблюдал, как Бельво, перевернув тело женщины, прощупал пульс и дыхание, приподнял голову, облегчая доступ воздуха. Надев на нее маску, он повернулся к Кендаллу:

— Йэн… нажимайте, пожалуйста.

— Да, конечно.

Кендалл, уже немолодой человек, опустился рядом с ним на колени.

Геррин стоял, слушая гудки и сохраняя хоть какое-то свободное пространство вокруг них. Бельво и Кендалл сосредоточенно работали, а у Геррина было время посмотреть на лица идущих мимо людей. То, что он видел, позволяло сделать лишь одно, но безошибочное заключение: это скорее манекены, нежели люди. И он понял, в чем причина: смерть здесь не являлась чем-то из ряда вон выходящим. Она была настолько частой и зримой, что фактически стала просто банальностью.

Спустя некоторое время Бельво поднял голову и выпрямился.

— Кончено, — сказал он.

Бельво и Кендалл встали. Оба настолько вспотели, что их насквозь мокрая одежда прилипла к телу. Одна штанина у Бельво была разодрана, и через образовавшуюся прореху виднелась свежая ссадина на ноге. Он очистил рот и руки обеззараживающим гелем, а затем передал бутылку Кендаллу. Никто уже не смотрел ни на них, ни на женщину; большинство людей сосредоточились на более важных делах: на прохладительных напитках, на приближающемся времени обеда. И снова Геррин понял, в чем причина. Их вины в этом нет. Таков уклад здешней жизни. Он слышал, как его телефон, о котором он уже позабыл, все еще посылал безответные вызовы по линии. Геррин прервал соединение и сунул аппарат в карман.

— Но кто-то ведь должен что-то предпринять, — сказал Кендалл, вытирая пот со лба тыльной стороной ладони. — Я хочу сказать, кто-то ведь должен прийти к ней, а как же иначе?

Их гид, выросший в Дакке, рассказывал, что, будучи ребенком, выжил благодаря тому, что ел кошек, собак и крыс. А теперь даже эти животные встречались здесь редко.

— Кто-нибудь придет за ней, когда стемнеет. В этом городе живет пятнадцать миллионов человек. Половина из них голодает.

Спустя два часа мужчины стояли на балконе своего номера, расположенного на двенадцатом этаже.

Вечерний свет угасал, и Дакка сквозь висящую дымку казалась городом, погруженным в грязную мутную воду. Гнилостный запах поднимался даже на такую высоту. Насколько хватало глаз, можно было заметить хвосты красных автомобильных огней, запрудивших каждую улицу и каждую дорогу.

— Созерцайте будущее, — шутливо-напыщенным тоном произнес Геррин.

— Лондон через полстолетия плюс-минус несколько лет, — сказал Кендалл.