— Все слабые места учтены?

— Похоже.

— А почему ты такой недовольный, Исаак?

— Как сказал Уотт, железная дорога велика.

— О да. — Арчи сделал глоток и снова склонился к карте. Его высокий лоб прорезали морщины. — Кто присматривает за Редцингом-сортировочным?

— Ближе всего Льюис и Минальго, — с неудовольствием ответил Белл.

— «…Первый был растяпа, олух, — сказал Арчи, цитируя свое любимое стихотворение о бейсболе «Кейси у биты», — Баба и болван — второй».[3]

Белл согласно кивнул и, думая о списке детективов, сказал:

— Пожалуй, перемещу их в Глендейл, а Реддинг поручу Хэтфилду.

— В Глендейл? Я бы перевел их в Мехико.

— Я тоже, будь у меня лишние люди. Но Глендейл достаточно далеко. Не думаю, что следует беспокоиться из-за Глендейла. Он в семистах милях от дороги через Каскады… — Он достал золотые часы. — На сегодня мы сделали все, что могли. В моем номере в отеле есть свободная комната. Если, конечно, я сумею провести тебя в таком костюме мимо их охранника.

Эббот мотнул головой.

— Спасибо, но, когда я проходил через кухню, повариха пообещала мне поздний ужин.

Белл, удивляясь старому другу, покачал головой.

— Только ты, Арчи, способен, оказавшись в борделе, провести ночь с кухаркой.

— Я просмотрел расписание поездов, — сказал в ответ Арчи. — Передавай мой привет мисс Марион. Ты успеешь сесть на ночной экспресс до Сан-Франциско.

— Я так и хотел сделать, — сказал Белл, быстро вышел в ночь и направился на вокзал.

В полночь под звездным небом человек в форме и фуражке железнодорожного офисного работника приводил в движение ручные и ножные рычаги управления трехколесной велодрезиной «Каламазу»[4]на перегоне между Бербанком и Глендейлом. На этом недавно завершенном отрезке дороги от Сан-Франциско до Лос-Анджелеса местность была ровная. Давя ногами на педали и нажимая на ручку руками, человек делал почти двадцать миль в час, необычную тишину нарушал только стук колес на стыке рельсов.

Дрезину использовали для наблюдения за отрядами рабочих, которые меняли изношенные или прогнившие шпалы, подсыпали гравий между поперечинами, поправляли рельсы, забивали выпавшие костыли и затягивали болты. Рама велодрезины, два основных колеса и укосина, соединявшая их с третьим, добавочным, были сделаны из прочного легкого ясеня, а колесные диски чугунные. Весь механизм весил меньше ста пятидесяти фунтов. Один человек вполне мог поставить ее на рельсы и развернуть в любую сторону или снять с путей перед идущим поездом. Саботажнику, отнюдь не калеке (за исключением случаев маскировки), нетрудно будет сбросить механизм с насыпи, когда надобность в нем отпадет.

Ко второму сиденью рядом с человеком привязаны лом, гаечный ключ, гвоздодер — вытаскивать костыли — и предмет, который ни один рабочий не решился бы оставить на рельсах, крюк почти два фута длиной, изготовленный из чугунного якоря, от которого отпилили лапу.

Дрезину Саботажник угнал. Взломал дощатый склад на краю депо в Бербанке — на этом складе ее держал инспектор Южно-Тихоокеанской — и перенес на рельсы. В том маловероятном случае, если какой-нибудь железнодорожный полицейский или деревенский констебль спросит, что он делает ночью на главном пути, форма железнодорожника обеспечит ему две необходимые добавочные секунды. Вполне достаточно, чтобы дать достойный ответ, достав из-за голенища нож.

Оставив позади огни Бербанка и проезжая мимо темных ферм, он быстро привык к звездному свету. Через полчаса в десяти милях к северу от Лос-Анджелеса он замедлил ход, узнав неровные углы и ограждение эстакады, перекинутой через сухое русло. Дрезина проехала по эстакаде. Дальше рельсы круто сворачивали направо, параллельно руслу.

Услышав щелчок колес на соединении двух рельсов, он через несколько ярдов остановился. Отвязал инструменты и опустился на щебень насыпи, опираясь коленями на деревянную шпалу. Нащупав в темноте стык рельсов, он отыскал стыковую накладку — плоскую металлическую полоску, соединявшую рельсы. Гвоздодером вытащил костыль, крепивший накладку. Потом гаечным ключом ослабил четыре гайки, державшие накладку, и свинтил их. Три болта, три гайки и саму накладку он бросил вниз с крутой насыпи — теперь даже самый зоркий машинист их не заметит. Четвертый болт он продел в отверстие, просверленное в веретене якоря.

И выругался от неожиданной боли.

Он порезал палец о металлическую заусеницу. Проклиная пьяницу-кузнеца, который не додумался загладить края просверленного отверстия, он обвязал палец носовым платком, чтобы остановить кровотечение. Неловко навинтил гайку на болт. Гаечным ключом затянул, чтобы крюк держался вертикально. Рог крюка смотрел на запад, в ту сторону, откуда должен был прийти «Коуст лайн лимитед».

«Коуст лайн», экспресс, скорый поезд, преодолевавший большие расстояния между городами, проезжал новый туннель в горах Санта-Сузана и от Санта-Барбары через Окснард, Бербанк и Глендейл направлялся в Лос-Анджелес.

Неожиданно Саботажник почувствовал дрожь рельсов. Он вскочил. «Коуст лайн лимитед» сегодня должен был опоздать. Если это он, то ему много удалось наверстать. А если нет, Саботажник зря потратил время и силы на бесполезный молоковоз.

Послышался паровозный гудок. Саботажник схватил гвоздодер и принялся выдирать костыли, крепившие рельс к деревянным шпалам. Он успел выдернуть восемь костылей, прежде чем увидел отблеск паровозного прожектора. Бросив гвоздодер на насыпь, он сел на дрезину и принялся жать на педали. Теперь он слышал шум паровоза, негромкий на большом расстоянии, но Саботажник узнал чистый резкий звук «Атлантика-4-4-2». Все в порядке, это «Лимитед», и, судя по частым выбросам дыма из трубы, идет он быстро.

«Атлантик-4-4-2», который тянул «Коуст лайн лимитед», был создан для скорости.

Машинист Руфус Патрик любил за это свой паровоз. «Американская локомотивная компания» из города Скенектади, штат Нью-Йорк, поставила его на огромные восьмидесятидюймовые ведущие колеса. Передняя тележка на четырех колесах держала паровой двигатель на рельсах надежно, как Вековая Скала,[5]а задняя, двухколесная, тележка так же надежно держала топку, подающую огромное количество перегретого пара.

Руфус Патрик признавал, что его паровозу не хватает мощности. Новые, более тяжелые пассажирские вагоны вскоре потребуют более мощных машин. Этот паровоз не рассчитан на подъем в горы, зато на ровной местности да с деревянными пассажирскими вагонами ему нет равных на длинных дистанциях. В прошлом году паровоз этой серии достиг скорости 127,1 мили в час — рекорд, который вряд ли скоро побьют, думал Патрик. И уж точно не он в этом запаздывающем рейсе, когда везет десять вагонов, полных пассажиров, надеющихся благополучно добраться до дома. Шестьдесят миль в час — это норма, и без того миля в минуту.