– Это ты, Лид, что ли?

– Я уж и сама не знаю, Лида я или нет.

– Успокойся. Кто тебя преследует?

– Неоплатоники, – ответила она, рыдая.

– Неоплатоники… – задумчиво повторил Рудольф Валентинович. – Их много?

– Для меня достаточно.

– Так, – пробормотал он. – Погоди, дай сосредоточиться.

– Мне холодно, – сообщила девица, застывшая посередине комнаты. – Можно одеться?

– Можно, – разрешил Рудик, но тут же поправился: – Чего одеваться, если скоро опять раздеваться?

– Ты не один? – спросила с подозрением Лидка в трубке.

– Почему не один… Один, – соврал Рудольф Валентинович. – Просто фильм смотрю… По кабельному каналу.

– Порнографический?

– Эзотерический. А в конце все выходят замуж.

– Я не могу… Я свихнусь в этом проклятом городе! – прокричал телефон.

– Проверь свою адекватность, – посоветовал Белецкий. – Скажи громко: «Мама мыла раму».

– Сам скажи! – отрезала Лидка.

– Я уже сказал, – терпеливо заметил врач. – Наверное, опять этот тип? – предположил он по возможности спокойно, ибо являлся в этой ситуации психотерапевтом.

– Конечно! Прикинулся какой-то бледной девкой и сел в мое рабочее кресло!

– Ты, случайно, не спятила?..

– Если ты ко мне сейчас не придешь, я руки на себя наложу!

– Накладывай, – разрешил он. – Но если через час не наложишь, я буду у тебя. Потерпи, – он посмотрел на свою клиентку, которая по-прежнему стояла как солдат, навытяжку. – А может быть, через два…

Бросил трубку на рычаг. Выдернул телефон из розетки и зачем-то накрыл его подушкой, по-видимому, из-за мрачного мистического чувства, которое к нему подступало.

– Теперь нам никто не помешает.

Бессмысленно уставился на розовый плоский сосок.

Ему пришло в голову, что он похож на маленькую пробку.

– А-а-а… – раздалось из соседней комнаты.

– Это мой отец… Не пугайтесь. Так о чем мы говорили?

– Грудь… дергает, – напомнила ему девица, отчего-то двусмысленно улыбнувшись. Ее стыд и замешательство прошли.

– Да… Грудь, – повторил Рудик, чувствуя, что мысли разбегаются, словно лягушки из-под сапога лесника. – Это мастопатия, девочка. Только и всего.

– А это опасно?.. – она запнулась, подбирая слова. – От этого умирают?

– Конечно, – горячо согласился Рудольф Валентинович. – Я вам помогу, – он приблизился к ней вплотную.

– Умереть поможете? – уточнила она как человек аккуратный и не терпящий двусмысленности.

– Да. И воскреснуть тоже помогу. Главное – быть адекватной и политкорректной. Адекватность превыше всего. Принимайте мастодинон, и всё будет отлично.

Он вдруг порывисто поцеловал ей ключицу. Его язык почувствовал легкий привкус соли.

– Ай, – сказала она. – Чего это вы колетесь?

– Потому что я не брился сегодня, – объяснил врач, слегка задыхаясь.

В доказательство своих серьезных намерений он слегка укусил ее за плоский сосок. Девица на это уже ничего не сказала и чувств своих не обнаружила. Ее тело окаменело. Тогда он нехотя и без страсти повалил ее на диван, потому что так было принято, и если бы он этого не сделал, то возникли бы недоумевающие вопросы со стороны друзей и знакомых.

Но здесь случилось нечто странное. Какая-то тень возникла за его спиной и навалилась как туча. Кто-то цепкий впился в его плечи изможденными руками и начал стаскивать с пациентки на пол. Рудик только заметил желтую пергаментную кожу с нестрижеными ногтями и понял, что это, по-видимому, его отец…

Безумие разорвалось внутри головы как боевая граната. Старик не ходил уже два месяца, и его клиническое состояние не внушало никаких благоприятных надежд.

Рудольф Валентинович сильно сдрейфил, сполз с девицы вниз, как ледник, задымился от ужаса и начал хватать воздух ртом. Девица сжала ноги, закрыв свою грудь голыми руками.

Потом, опомнившись, быстро накинула на себя блузку и кинулась опрометью из неадекватной квартиры. Врач услышал, как гремят по лестнице ее турецкие каблуки.

Через минуту в комнате зазвенела навязчивая тишина, даже отец не стонал и не просил пописать.

Рудик стянул с себя рубашку. На левом плече были заметны красные царапины от ногтей.

В замешательстве Белецкий встал с пола и заглянул в комнату отца. Тот по-прежнему лежал в той же позе, в которой его оставил сын, когда щупал простыни.

Все было очень странно. Рудик почесал свой рыжий затылок. Пошел на кухню, чтобы умыться и сбросить с себя нервный стресс.

Но здесь его ждала новая неудача. Кран, только открывшись, сорвался с резьбы и в раковину хлестанула желтая вода какой-нибудь реки Хуанхэ, не знающая преград и не умеющая бороться с собственными страстями.

– Вот черт, – пробормотал Рудик, обращаясь к чему-то невидимому, что было вокруг. – Вот дьявол!

Он почувствовал, что из него вынули стержень. Вернее, он выпал сам, когда производились исследования по мастопатии.

Белецкий поплелся в уборную, отворил над унитазом деревянную панель, за которой скрывались канализационные коммуникации. Завертел кран, что перекрывал подачу воды в квартире.

Вода, хлеставшая на кухне, умерила свой пыл, стала ласковой, как домашняя кошка, а потом вообще иссякла, пошла вспять и укрылась в своей железной норе, ворча и царапаясь там когтями.

Рудик обтер полотенцем мокрое лицо.

Он сталкивался с этим и раньше: когда неосмотрительно поступаешь, то этот поступок, словно тяжелый камень, летит в воду действительности, и поднимаются волны, круги бегут врассыпную в виде ненужных встреч, и клубок разматывается, запутывая руки…

Нужно было сбить этот стихийный порыв с окружающего мира и для этого успокоиться самому.

Он начал дышать по-собачьи, высунул язык и выкатил из орбит глаза, которые в последнее время были повернуты вовнутрь и видели лишь химеры своего неудачливого эго. Но это упражнение ни к чему не привело, нервы были расстроены, стихия внутри не смирялась, жизнь представлялась загадкой, а отгадчик ее был явно несчастлив.

Рудик бросил упражнение через минуту.

Вышел из квартиры и запер дверь на два замка.

2

Лидка жила в небольшом частном секторе, расположенном на окраине Орлеана, где еще сохранились глинобитные дома, обмазанные конским навозом, перемешанным с песком и соломой. Но ее дом был деревянным, среднерусским, и она гордилась этим, так как в Орлеане была своя иерархия: жители первого сорта жили в панельных домах из шлакобетона, жители третьего сорта – в глинобитных, монгольских и степных, а она, Лидия Павловна, находилась посередине, следовательно, наверх, к звездам, требовался только один шаг. Правда и вниз, к глинобитным, нужен был тоже один шаг-падение, но парикмахерша об этом не думала, уповая на свою удачу и умение выходить сухой из воды.