class="a">{80} По меткому выражению полковника Уарда, это и было «сочетание элементов, отказывавшихся смешиваться»{81}.

Неспособные править, Директория и ее Кабинет теряли время и силы в интригах и перебранках. Социалисты выясняли отношения с либералами; политики, мыслившие в терминах единства России, бранились с сибирскими сепаратистами. Вожди Комуча не могли смириться с изменением своего статуса: передав все полномочия Директории, они все же мыслили себя как правительство внутри правительства.

Предводитель эсеров Чернов плел сеть заговоров. Его не пригласили войти в Директорию, поскольку посчитали слишком радикальным и неспособным сотрудничать с членами Сибирского правительства и казаками. Еще в начале августа ЦК партии эсеров перебрался из Москвы на Волгу, оставив на прежнем месте лишь малочисленное бюро{82}. Чернов приехал в Самару 19 сентября, как раз когда в Уфе шли последние прения. С его точки зрения, соглашение, достигнутое в Уфе, было уступкой реакции, и он начал предпринимать усилия, чтобы оно было отменено. По его инициативе партия приняла резолюцию, согласно которой служащие в новом правительстве эсеры должны были отчитываться своему Центральному Комитету. Авксентьев и Зензинов оказались скомпрометированными в глазах военных и либералов{83}.

Как предполагаемая наследница Временного правительства, Директория рассчитывала получить дипломатическое признание стран-союзников. Британия готова была ей это гарантировать, во всяком случае de facto, и британский кабинет принял соответствующее постановление 14 ноября 1918 г. Однако, поскольку подготовка текста соответствующей телеграммы требовала времени, решение Кабинета не успело быть обнародовано и доведено до сведения Омска к тому моменту, когда Директория пала. Ни Франция, ни США не пожелали последовать примеру Британии.

В течение всех восьми недель, что просуществовала Директория, ходили упорные слухи, будто эсеры готовят переворот{84}. Она была бездейственна и непопулярна. Сибирские крестьяне считали ее «большевистской», такого же мнения придерживались находившиеся у нее на службе офицеры и местные предприниматели. Пропасть между правыми и левыми была так велика, что ее невозможно было перейти даже ввиду общей угрозы. Директория зародилась в мире грез, и кончина ее была лишь делом времени.

* * *

К маю 1918 г. обстоятельства стали складываться в пользу Добровольческой армии. Волна пробольшевистских настроений на Северном Кавказе стала спадать, отчасти из-за оттока дезертиров, отчасти потому, что крестьяне были разгневаны изъятиями продовольствия. В Западной Сибири подняли восстание чехо-словаки. Войска союзников, высадившиеся в Мурманске и Архангельске, казались штабу Деникина авангардом большого экспедиционного корпуса.

С приходом весны Деникину приходилось решать, что делать дальше: от его решений, от сказанных им слов зависела судьба не только Добровольческой армии, но и всего белого движения{85}. Алексеев предлагал бросить объединенные силы Добровольческой армии и донских казаков на Царицын, взятие которого позволило бы соединиться с чехо-словаками и Народной армией. Соединившись, Восточная и Южная армии могли бы выставить против большевиков единый фронт от Урала до Черного моря. Взятие Царицына было бы привлекательно и тем, что пресекло бы навигацию большевиков по Волге и отрезало бы их от Баку, основного источника нефти. Алексеев опасался, что, задерживаясь на Северном Кавказе, Добровольческая армия не только упускала превосходную стратегическую возможность, но и утрачивала самый смысл существования: если она не превратится во всероссийскую национальную армию, говорил он, она попросту развалится. Однако у Деникина были иные планы.

В середине мая донские казаки избрали взамен Каледина нового атамана, генерала П.Н.Краснова — оппортуниста и авантюриста, для которого Россия была ничто, а Дон — все{86}[23]. Приняв должность, он вступил в близкие сношения с германским командованием на Украине, пытаясь получить у него денежные субсидии и оружие. Он вступил в сношения и с Добровольческой армией, выменяв у нее на продовольствие некоторое количество оружия из старых царских арсеналов{87}, но в целом его отношения с ней были натянутыми, поскольку он смотрел на добровольцев не как на союзников, а как на гостей. Его целью было создание суверенной Донской казачьей республики. Он готов даже был рассмотреть возможность похода казаков на Москву, однако лишь при условии, что сам будет главнокомандующим, а Добровольческая армия станет под его командование. С точки зрения белого генералитета такая перспектива была абсолютно неприемлемой, поскольку Дон для них был неотъемлемой частью России. Амбиции и интриганство Краснова в короткое время испортили отношения между Добровольческой армией и донским казачеством[24]. На протяжении всей гражданской войны донские казаки держались особняком и зачастую игнорировали и саботировали планы, составленные командованием Добровольческой армии. Пытаясь дать оценку деятельности того, что в целом принято называть Добровольческой армией, необходимо иметь в виду: она состояла из двух раздельных частей, собственно добровольческой армии и казаков, интересы которых не всегда совпадали. В период до лета 1919 года, когда Деникин пришел на Украину и объявил призыв среди местного населения, казаки численно превосходили добровольцев.

Как и Алексеев, Краснов желал, чтобы Деникин двинул войска на Царицын, но мотивы его были иные. Он хотел отвести от Дона угрозу со стороны красных, действовавших на северо-востоке. Краснову так мечталось захватить этот город на Волге, что он предложил Деникину поставить своих казаков под его командование, если только тот согласится пойти с добровольцами на приступ. Московские друзья также советовали Деникину обратить внимание на Царицын{88}.

Деникин, которому нельзя было отказать в изрядной доле упрямства, отверг все эти советы и решил направить армию на юг, в кубанские степи. Он полагал, что прежде, чем выбираться с Северного Кавказа, ему необходимо укрепить тылы и с этой целью ликвидировать красную Северо-Кавказскую армию, которая была укомплектована в основном иногородними, насчитывала до 70 000 человек и контролировала Кубань. Кубанские казаки, отличные солдаты и отъявленные противники большевиков, должны были, судя по всему, стать ему надежной опорой и предложить ту помощь, в которой отказывали донские казаки{89}. Впоследствии этот стратегический план Деникина часто критиковали: не успев вовремя соединиться с формирующимися на востоке армиями, он позволил Красной Армии иметь дело со всеми белыми формированиями поочередно. Не дождавшись поддержки от добровольцев, Краснов сам пошел на взятие Царицына. Донские казаки под его командованием непрерывно атаковали город в течение ноября и декабря 1918 г., но безуспешно[25]. Город сдался Деникину, и только летом следующего года, когда белые армии на востоке повсеместно отступали и возможность создать единый антибольшевистский фронт была утеряна безвозвратно.

23 июня Добровольческая армия начала свою вторую кубанскую кампанию. Всего в ней принимало участие 9000 солдат регулярных войск и 3500 казаков. Артиллерия насчитывала 29 полевых орудий{90}. Июль и август прошли