Костюм же ночной гостьи пребывал в разительном несоответствии с этой, видимо, общепринятой здесь манерой одеваться. Она была в форме курсантов Морского Лицея — целая их компания, человек в пять-шесть занимала один из угловых столов в зале «Белого дельфина»; мастер Валу почему-то счёл нужным обратить на них моё внимание, так что разглядел я их довольно подробно. Эти молодые ребята, младшему из которых не исполнилось и шестнадцати, а старший вряд ли перевалил за двадцать, щеголяли во фланелевых, густо-синего цвета форменках с полосатыми воротниками-гюйсами, узкими, в отличие от наших, матросских. Брюки, слегка мешковатые, с пуговицами по бокам, широкими кожаными ремнями, на ногах тяжёлые матросские башмаки, поверх них икры затянуты белыми, с латунными пуговицами то ли гетрами, то ли гамашами — бог знает, как называется эта деталь гардероба! На ремнях болтались в чёрных кожаных ножнах то ли кортики, то ли прямые тесаки с массивными трёхдужными эфесами — впрочем, большинство «курсантов» избавились от этих аксессуаров, и теперь тесаки валялись на скамьях вперемешку с белыми с узкой чёрной тульёй, то ли шапочками, то ли бескозырками, украшенными на макушке легкомысленными ярко-зелёными помпонами.

Между прочим, я обратил внимание, что эти парни бросают на моего провожатого весьма настороженные, если не сказать, неодобрительные взгляды. Вот с чего бы это, а? Ладно, потом будем гадать…

Ну да ладно, не будем отвлекаться. Ночная гостья была одета в точности, как «морские лицеисты», включая кортик-тесак и форменный головной убор с помпоном. Держала она его в правой руке и энергично им размахивала, видимо, полагая, что сделает этим свои слова понятнее для бестолкового иностранца. Напрасно, разумеется — я не разобрал ни единого слова, зато убедился, что волосы у незнакомки рыжевато-каштановые, то ли коротко подстрижены, то ли собраны на затылке, шея — весьма изящная, чистая и очень красиво смотрится в вырезе белой блузы, поддетой под форменку. С этой шеи свисала тонкая, кажется, серебряная, цепочка, но что именно на ней висит — я видеть не мог, зато отлично разглядел, что скрытые под сукном формы имеют размер никак не меньше второго и в иной ситуации заслуживали бы куда более пристального внимания.

Видимо, она перехватила мой взгляд, потому что мило порозовела (лунный свет позволял разглядеть это вполне отчётливо), шагнула к окну и снова сбивчиво заговорила. Раза два или три она переходила с одного языка на другой — причём говорила то увереннее, то сбивалась, то вообще выговаривала слова старательно, по одному, видимо, скверно владея выбранным наречием.Увы — всё это с известным уже результатом.

При этом посетительница тыкала рукой с зажатой в ней бескозыркой вниз, в невидимую мне с койки крышу одноэтажной пристройки, которая, как я успел увидеть, пока обустраивался в комнатёнке, стоит как раз под окном.

…Она что, хочет, чтобы я вылез наружу? Или же — мы оба? А ведь похоже на то…

Тем не менее, я ответил, стараясь, чтобы слова мои звучали как можно убедительнее:

— Извините, барышня, я вас не понимаю. Вот нисколечко!

И развёл руками, изо всех сил придавая себе виноватый вид. При этом жесте одеяло сползло на пол, открывая собеседнице мои голые коленки, и я торопливо принялся его поправлять, смущённо что-то бормоча в своё оправдание. Выглядело это, надо полагать, комически; девица насмешливо фыркнула, указала на мою одежду, висящую на спинке стула, и демонстративно отвернулась к окну. Сзади, на фоне луны, которая сейчас была видна целиком, её фигурка выглядела ещё привлекательнее. С чего, это, подуман невольно я, она вздумала затянуть эту прелесть в явно казённое обмундирование? Не хочет быть узнанной?Или у них тут девушки учатся морскому делу наравне с парнями?

Ладно, гадать — как и по поводу массы других, столь же непонятных предметов — будем потом, когда выпадет свободная минутка. А пока я ответил «да-да, конечно, сейчас…» и принялся облачаться. Сон как рукой сняло — наоборот, меня потряхивало от внезапного всплеска адреналина. Да, пока ясно лишь одно: сегодняшние мои приключения ещё далеко не закончены.

Ночной Зурбаган разительно отличался от дневного. Исчезли толпы матросов, рыбаков, докеров и прочей просоленной морем публики — вероятно, распределились равномерно по питейным заведениям, коих в припортовых кварталах было хоть пруд пруди. Мы же с моей внезапной спутницей, преодолев пару переулков, выскочили на бульвар — неожиданно широкий, напомнивший мне о курортных городках Крыма — с каштанами, акациями и ещё какой-то одуряюще пахнущей растительностью, зато без обязательного столпотворения отдыхающих и огней увеселительных заведений. Народу вообще было не так уж много; время от времени попадались навстречу парочки вполне приличного вида (все мужчины были в шляпах, порой соломенных, плоских, на итальянский манер, и при тросточках, женщины же в лёгких кружевных накидках); несколько раз попадались навстречу блюстители порядка — все, как один, усатые, в скошенных ко лбу кепи с козырьками, солидные, немолодые и при саблях в блестящих металлических ножнах. Проходя мимо «городовых» (а как их ещё называть? Понятия не имею…), моя провожатая брала «под козырёк»; служивые отвечали ей тем же, щёлкая иногда каблуками.

Ночь давно уже вступила в свои права, но на бульваре не было темно — через каждые пару десятков шагов высились чугунные столбы, скоторых свешивались узорчатые железные фонари; на моих глазах к одному из них как раз карабкался по приставленной деревянной лесенке мужчина в казённого вида кепи и куртке с блестящимиметаллическими пуговицами. Он со скрипом сдвинул щеколду, открыл застеклённую дверку и засунул внутрь изогнутый стержень с язычком пламени на кончике, одновременно повернув ручку торчащего прямо из верхушки столба крана. Фонарь тут же осветился изнутри ровным жёлтым светом; до меня долетел несильный, но вполне узнаваемый запах — светильный газ, ну конечно… Работник местного коммунхоза подкрутил ручку, слез на землю, взгромоздил лестницу на плечо и пошёл дальше; огонёк на кончике его рабочего инструмента отбрасывал на мостовую неровное пятно света.

На ходу я озирался по сторонам, стараясь запомнить дорогу, но довольно скоро бросил это занятие — дома, углы бульваров, переулки, подворотни, даже сверкающие из них жёлтыми глазами коты, которых здесь было какое-то нездоровое количество, очень скоро слились у меня в голове в некую сплошную пёструю ленту. С некоторым опозданием я сообразил, что не смогу даже спросить дорогу у тех же «городовых», поскольку понятия не имею, как сказать по-здешнему «Белый дельфин» — разве что, они отреагируют на имя хозяйки заведения?Нет, следует смириться с очевидным:куда бы не увлекала меня девица-курсант- а делала она это с упорством муравья, волокущего дохлую жужелицу — обратной дороги я без её помощи найти не смогу. Разве что… да, можно вернуться в порт, благо мачты и сейчас хорошо просматриваются над крышами домов, разыскать пришвартованный «Штральзунд» и начать поиски оттуда. Но если это получится, то ни к чему и не возвращаться в таверну — ничего ценного я там не оставил, а мастер Валу наверняка сообразит, где меня искать, когда утром не застанет в комнате.

И тут наш бег по улочкам закончился. Девица остановилась возле небольшого домика из красного кирпича. Фасад его, зажатый между двумя соседними зданиями, был отделён от мостовой крошечным палисадником, и от низкой кованой калитки вела к ступеням белого известняка короткая, вымощенная истёртыми каменными плитами дорожка. Пока я осматривал дом, моя провожатая поднялась на крылечко и, повелительно махнув мне рукой, взялась за массивное кольцо, висящее на двери на уровне груди.

В своё время я искренне полагал, что «дверной молоток» обозначает именно что молоток — свисающий со вделанного в косяк двери на цепочке, которыми и надо стучать в точности, как обычным молотком по шляпке гвоздя. Но нет, на самом деле, сот он — настоящий дверной молоток — большое кольцо, верхний край которого укреплён к двери на петле, а нижний снабжён массивным утолщением, под которым в доски вделан массивный металлический диск, играющий роль своего рода гонга. Если приподнять кольцо и ударить утолщением по диску –звук этот привлечёт внимание обитателей жилища не хуже дверного колокольчика или же ещё не изобретённого здесь электрического звонка.

Стоит ли упоминать, что подобные приспособления иметь самую разнообразную, порой весьма изысканную отделку — например, кольцо могла держать в пасти львиная голова, или оно могло иметь вид не кольца даже, а свернувшейся в замысловатую фигуру змеи.