Телеграммы от моего друга Шерлока Холмса всегда были по существу: «Уотсон, если можете, срочно приходите на Бейкер-стрит. Если не можете, я все равно вас жду, чем раньше, тем лучше. Это дело жизненной важности, самое серьезное в моей практике».

Моя замечательная жена Мэри давно привыкла к боевым призывам от Шерлока. Она лишь кивала, когда я сообщал ей о новом задании, и смотрела на карман моей тужурки, где, как она правильно подозревала, лежал мой армейский револьвер. Холмс не требовал, чтобы я носил оружие, но приобретенные за время военной службы инстинкты говорили мне, что лишним пистолет не будет. Чтобы вылечить тяжелую болезнь, нужны сильные лекарства – это известно каждому доктору.

В отличие от прочих жен, Мэри никогда не возражала, если мой бывший сосед по квартире нуждался в моем присутствии. Будучи замужем за врачом, она привыкла, что меня вызывают неожиданно. К тому же она помнила, что нашим замужеством мы обязаны легендарным дедуктивным способностям моего друга и его храброму сердцу, которому не страшны опасности.

Так что она лишь поправляла мне лацканы, в чем они на самом деле не нуждались, потуже затягивала связанный для меня шарф и с улыбкой целовала меня в щеку, провожая за дверь.

Воздух весеннего вечера был пропитан сыростью, которая стоит в перерыве между дождями. Сквозь туман и смог улицы сияли, словно тщательно вылизанная шерстка черного кота.

Я поймал кеб, и вскоре громкое цоканье копыт по мостовой уже раздавалось на Бейкер-стрит.

Миссис Хадсон открыла дверь на мой стук; сияние газового рожка позади нее высветило ореол белоснежных волос.

– Его нет дома, – сообщила она мне и повернулась к лестнице, чтобы провести меня наверх. Эта лестница была мне настолько знакомой, что ноги даже в кромешной темноте с точностью оценивали высоту и ширину ступеней.

– Его не было здесь две недели, – проворчала наша домоправительница. – Уезжал в дальние края и, думаю, скоро уедет опять. Когда он вернулся, то все время сновал туда-сюда, как посыльный. – Она остановилась в пролете и повернулась ко мне: – Отказывается от еды. О, я приношу ему еду наверх, но если бы он хоть раз поклевал как птичка, я бы уже удивилась!

– Думаю, он напал на след, – вставил я, впрочем зная, что беседа продолжится вне зависимости от того, буду я реагировать и задавать вопросы или же нет.

– Этот человек держится исключительно на нервах и крепком табаке. – Миссис Хадсон покачала белой головой, будто стряхивая лавину невидимых упреков.

К ее списку вредных привычек Шерлока я мог бы добавить еще парочку, хотя, строго говоря, семипроцентный раствор кокаина и игра – по моему мнению, совсем недурная – на скрипке служили моему другу единственным отдыхом.

– Он слишком много работает. – Открывая дверь, миссис Хадсон будто прочла мои мысли: – А вы, доктор, без сомнения, изволите подкрепиться.

Такой потребности я не испытывал, но мне не хотелось, подобно Холмсу, отвергать заботу добрейшей хозяйки.

– У меня осталось немного холодного пирога с почками. Разумеется, мистер Холмс ужин пропустил. Но вы чувствуйте себя как дома.

– Спасибо. – Я оторвался от изучения гостиной, чтобы отпустить добросердечную женщину назад, на кухню.

Когда за ней закрылась дверь, я вздохнул с облегчением, на секунду поняв Шерлока Холмса в его пристрастии к уединению. Все здесь осталось таким же, как прежде. О, разумеется, не абсолютно все, но в целом картина почти не изменилась.

Я подошел к камину и увидел персидскую туфлю. В ее загнутый нос был забит комок табака, пахнущий знакомо, по-старому. Но где же вторая туфля? Вот и появилась загадка.

Сваленные в кучу на краю стола стеклянные колбы для химических опытов, казалось, подмигивали мне при свете лампы. Я уловил запах серы… хм-м, керосина, разумеется, и еще… имбиря?

Я чувствовал себя актером, навестившим любимую сцену, обустроенную для пьесы, в которой он более не занят. Каждый предмет обстановки в комнате был мне близок, как старый друг, но в то же время я будто находился далеко от этих вещей, от этого места и даже, возможно, от роли, которую мне предстояло снова сыграть.

Но, несмотря на свою отстраненность, я все же трепетал от страха сцены. «Дело жизненной важности, самое серьезное в моей практике». Выбрал ли Холмс эпитет «жизненной важности» потому, что он не только указывает на серьезность задачи, но имеет и дополнительный оттенок? Потому что речь идет о близости смерти и краха? Именно этого я и боялся. Шерлок всегда отличался точностью формулировок.

Моя ладонь легла на шероховатую деревянную рукоятку пистолета, покоящегося у меня в кармане. Указательным пальцем я провел по холодной гладкой стали предохранителя. Придется ли мне воспользоваться оружием до заката?

Услышав шум на лестнице, я подошел к двери. Хотя бы раз я не позволю Холмсу вырваться на авансцену и навязать мне роль зрителя: это и моя пьеса!

Я открыл дверь…

…и увидел старого раввина в длинном, некогда черном, а теперь выцветшем пальто и соответствующей шляпе: он возился с тростью, пытаясь поднять ее достаточно высоко, чтобы постучать в дверь, но на месте деревянного полотна оказалось мое лицо.

– Что ж, Холмс, – пробубнил я, видимо вдохновленный вольностями, которые позволила себе миссис Хадсон, – не думаете же вы, что меня можно одурачить подобным маскарадом!

– Одурачить вас, молодой человек? Мне это совершенно ни к чему. А вы, похоже, и сами удачно себя дурачите, не хуже многочисленных идиотов нашего времени. Это Бейкер-стрит, двести двадцать один «бэ»?

– Да.

– Тогда пустите же меня внутрь, мистер Холмс, раз уж я явился по вашему приглашению. Точнее, по приказу.

– Я доктор Уотсон.

– Признаюсь, я бы воспользовался услугами доктора: меня замучил ревматизм. Но, если мистер Холмс отсутствует, не стоило вызывать меня в такой промозглый вечер.

– Он придет. – Я спохватился, что невольно попал в ловушку: Холмс абсолютно вжился в роль согбенного старца. – В смысле, вы придете.

– Я вполне приду, если только вы отступите в сторону и позволите мне войти в комнату.

В ответ на сказанное я так и сделал, благодаря чему смог незаметно изучить «посетителя» Холмса.

Какая великолепная маскировка! Черная шляпа с высокой тульей, из-под которой у каждого уха свисает прядь кудрявых волос; сутулая спина и зажатые плечи; острые локти, шаркающая походка, подчеркнутая ритмичным стуком трости, – все было идеально.

Я ждал, что, когда Холмс прошествует в комнату, он выпрямится и обратит на меня сверкающие глаза, но этого не произошло.

– Проделать такой длинный путь – и впустую, – заметил старик; в его ровном тоне различался легкий акцент.

Образу определенно не хватало дрожания в голосе – крошечная ошибка, на которую я с радостью укажу Холмсу, когда он наконец сбросит личину. Ему ни на секунду не удалось меня провести!