Но вдруг безлиственный провал

Шальную песнь исторг,

Стон ликованья в ней звучал,

Немыслимый восторг [9].

– Я бы не отнесла вас к почитателям Томаса Гарди, – сказала Мариетта. – Вы не производите на меня впечатление человека, увлеченного романтизмом. – Она наконец-то заметила светлую в черных пятнышках грудку певчей птицы. Она порадовала их последней трелью, потом расправила крылья и исчезла в серебристом воздухе. Мариетта повернулась к Дроссельмейеру.

– Неужели? – Он улыбнулся, но не высказал своего мнения. – Простите, что навязываю вам свое общество. Ваша фигурка в тумане возле замка так романтична, что я почувствовал себя просто обязанным присоединиться к вам.

За спиной он сжимал в руках черные перчатки, пальто «честерфилд» из черного твида с бархатным воротником защищало от сильного холода, цилиндр явно был взят в последний момент, этот факт выдавали его растрепанные волосы.

– Буду очень рада, если вы составите мне компанию, – сказала Мариетта, оглядываясь на свой дом. Он возвышался за их спинами – внушительное георгианское каменное здание с колоннами. Она почти ожидала увидеть в одном из верхних окон мисс Уортерс, наблюдающую за ней, как будто ее дуэнья могла почуять, что Мариетта гуляет наедине с ухажером.

– Мне сообщили, что я должен создать сцену и декорации для вашей постановки балета «Спящая красавица» на ежегодном Рождественском балу. – Дроссельмейер внимательно наблюдал за Мариеттой, когда они пошли по саду дальше. Она чуть отстранилась от него, а он продолжал: – Должен признаться, я с большим нетерпением жду возможности ее увидеть.

Мариетта улыбнулась:

– Вы слишком добры. А мне не терпится взглянуть на ваши декорации сцены, я уверена, что они будут просто великолепными.

Каждый год о Рождественском бале у семьи Стелл судачил весь город, но только в этом году на нем пригласили выступить балетную студию Мариетты. Это был последний год ее занятий танцами, и, хотя обычно выступления проходили на сцене театра, Теодор быстро отверг эту идею. Тогда Мариетта убедила его, что ей было бы приличнее станцевать у них на балу, и в редкий момент сентиментальности он согласился.

Ледяные глаза Дроссельмейера не отрывались от ее лица. Мариетта постепенно поворачивала назад, к дому. Она подняла глаза на тучи, покрывающие небо над головой.

– Такая неприятная погода стоит в последние дни, – заметила она, пытаясь изменить тему беседы, ее озадачило выражение, появившееся на его лице.

Дроссельмейер cтупил на каменный пол антресольного этажа возле гостиной. Он возвышался над ней, подобно башне. Легкий ветерок перебирал волосы Мариетты, струящиеся по спине: утром она оставила их распущенными, охваченная мятежным настроением. Дроссельмейер не отрывал от них глаз. Его длинные пальцы сжимались и разжимались.

– Но все мои декорации померкнут по сравнению с вами, – произнес он тоном, нежным, как шелк.

Мариетта скупо улыбнулась.

– Надеюсь, представление будет достойно высшей похвалы, – ответила она машинально, вежливые манеры ей прививали с ранних лет, и они глубоко укоренились в ней.

Дроссельмейер медленно улыбнулся в ответ, не отрывая глаз от ее лица. Мариетта ощущала его внимание, почти как физическое присутствие дикого зверя с неукротимым аппетитом. Он понизил голос:

– Должен вам сказать, что ваше недавнее предположение совершенно ошибочно. Я уже давно увлечен романтизмом. В конце концов, отчасти он возник на моей родине, «Sturm und Drung» [10]. – Он взял ее руку, держа в ладонях.

Мариетта попыталась проскользнуть мимо него и войти в дом, но была остановлена Дроссельмейером. У нее перехватило дыхание, и внезапная и непрошеная мысль о том, что он, возможно, сейчас сделает ей предложение, ее испугала.

– Простите, я владею немецким языком не так хорошо, как французским. Это значит «буря и честолюбие», не так ли?

Дроссельмейер придвинулся еще ближе.

– Очень близко по смыслу. Хотя «натиск» было бы правильнее. Я человек целеустремленный, мисс Стелл. Я нахожу способ овладеть тем, чего желаю.

– Как это удачно для вас. А теперь прошу вас меня простить, мне нужно заняться неотложным делом. – Мариетта заставила себя мило улыбнуться. Сад внезапно показался ей слишком большим и безлюдным, дом – слишком тихим. В каждой комнате находились слуги; почему никто из них не прошел мимо окон и не дал ей повода распрощаться?

Дроссельмейер не отпускал ее руку.

– Я надеялся, что смогу похитить еще одно мгновение вашего времени.

Она подняла на него взгляд, подыскивая слова для вежливого отказа, но тут ее будто пронзили колючие иглы, она ощутила опасность. Это новое чувство шептало ей о чем-то необъяснимом, о чем-то сверхъестественном. Она застыла, глядя в радужные оболочки его глаз, окружающие зрачки грозовой тучей, и краем глаза увидела промелькнувшую тень мышиного хвоста, исчезающего в кармане его пальто. Будто он носил маску со времени того первого обеда, и теперь она чуть приоткрылась. Этого мгновения хватило, чтобы заметить под ней нечто другое. Все ее чувства обострились, дрожь пробежала по спине.

– Кто вы? – прошептала она, не успев подумать.

Дроссельмейер вздрогнул и выпустил ее руку. Маска приятного и учтивого собеседника снова вернулась на место. Это внезапное превращение привело Мариетту в чувство, и она покачала головой.

– Простите меня, я очень устала из-за репетиций, – сказала она с легким смешком, стараясь сгладить острые углы их разговора, хотя сердце все еще стремительно билось в груди, как у воробышка.

– Мне нечего прощать, – непринужденно ответил Дроссельмейер. – Я получу большое удовольствие, когда увижу результат вашего прилежания. Когда буду смотреть на вас. – Он задержал руку на ее пояснице, делая вид, будто подталкивает ее ко входу в дом. Мариетту охватила еще большая неловкость, когда она почувствовала, как он намотал на палец прядку ее волос.

Мариетта поднялась наверх в их с Фредериком общую гостиную. Она все еще чувствовала прикосновение Дроссельмейера, липкое, как сладкая желейная конфета. Когда она открыла дверь, Фредерик и Джеффри поспешно замолчали.

– Извините, я не собиралась вам мешать. – Мариетта хотела уйти.

– Чепуха, нет необходимости уходить из-за нас, – возразил Фредерик, наливая бренди из графина в два бокала и подавая один Джеффри, который внимательно смотрел на Мариетту.

– Уверена, что вы бы предпочли остаться наедине, – сказала Мариетта, она понимала, что эти двое остаются наедине друг с другом реже, чем им бы хотелось.

– С тобой все в порядке? – спросил Джеффри. – Ты, кажется, не в духе, может, тебе лучше немного отдохнуть?

Неудивительно, что Джеффри привлекал внимание многих дам до своей помолвки: черноволосый, кудрявый, с золотисто-смуглой кожей, острыми скулами и полными губами. Жилет из золотой парчи поверх белой сорочки и алый галстук только прибавляли ему привлекательности, и Виктория была в числе тех, кто был очень разочарован, когда узнала, что он теперь помолвлен. Фредерик вел