Я все еще добирался до места, теперь уже почти добрался. В Руасси самолет сел около девяти. На электричке (так быстрее) я доехал до Северного вокзала, успел на «Евростар» в 11:13 и в половине второго благополучно оказался на перроне лондонского вокзала Сент-Панкрас. И вот теперь наслаждаюсь проездом по Лондонскому ботаническому саду — размером во весь город.

Такси остановилось, и водитель — привычный для Лондона плотный краснолицый старик хорошо за шестьдесят — обернулся ко мне через стекло:

— «Кенсингтон-Гарденс», сэр.

Действительно, это был мой отель. На сей раз я счел благоразумным остановиться не в привычном пятизвездном «Меридьен» на Пикадилли, а в отеле поменьше, где нет службы безопасности, а видеокамера, скорее всего, одна, в холле. Во-вторых, учитывая огромное пространство, которое занимает Лондон, мне показалось правильным поселиться в районе, где раньше жил Мохов. А квартиру он снимал в Кенсингтоне, на Глостер-роуд — адрес был в его досье. Конечно же, приближаться вплотную к этому месту не стоило, но вдруг такое соседство сэкономит время? Свободный номер оказался не в шаговой доступности, по другую сторону Гайд-парка, но и через весь город не ехать. Я забронировал его с айфона в Шереметьево, пока ждал посадку. Так что в гостинице мне пришлось лишь поставить закорючку на заранее отпечатанной форме и дать скопировать свой паспорт.

Окно моей комнаты на третьем этаже выходило на сквер. Я распахнул его и с наслаждением вдохнул запах свежей растительности. В Москве на газонах еще лежал снег — здесь было под двадцать. Солнце светило совсем по-летнему, на светловолосом парне, шагающем упругой походкой с бутылкой воды под мышкой, были шорты и майка с лямками.

И что дальше? Прилечь? В Лондоне два часа дня, в Нью-Йорке, в часовом поясе, в котором по-прежнему жил мой сбитый с толку организм, — девять утра. Я был в дороге уже сорок часов. А в последний раз проснулся в постели вообще больше двух суток назад, остальное добирал урывками в самолетах. «Часок, — подсказало мое усталое тело. — За это время что изменится? А ты только соображать будешь лучше». Но я этот сладкий голосок тут же заткнул. Не исключено, что за этот час все и решится. Мохов договорится о решающей встрече, а его — маленькая деталь — еще найти надо в огромном мегаполисе. Так что в важных делах усталость, как и опасность, вообще не должна приниматься во внимание. Как-то так, более элегантно, сказал кардинал де Ретц, по которому я учил французский язык.

Я подкрепил совет искушенного мастера интриги современными достижениями химии. В холодильном автомате в холле отеля мною было приобретено две баночки энерджайзера, одну из которых я немедленно выпил несколькими большими глотками, как лекарство. Ну что, мобилизовался организм? Пока нет, но, надеюсь, через какое-то время встряхнется.

У меня были координаты того человека, которому звонил Мохов. Того англичанина из МИ-5, с которым они так и не решились толком друг друга завербовать. Это пока Эсквайр думал, что я останусь в Москве, он просил меня не проговориться, что я об этом знаю. А когда понял, что я отправлюсь искать Мохова, он себя, как он сам говорит, «снял с ручника». Поскольку тот англичанин был в разработке, на него в Лесу было целое досье. Несколько листов из которого Эсквайр положил в ту серую папочку, ставшую моей единственной пока надеждой на успех.

2

Человека звали Лесли Осборн. Ему исполнилось пятьдесят два года, но фотографии были пятнадцатилетней давности — того времени, когда Мохов работал в Лондоне. Вид у Осборна был решительный. Коротко стриженная голова с шишкой над левым ухом, лоб скошенный, что выдает человека действия, взгляд жесткий, нос прямой, подбородок ступенькой. Даже на фотографиях, где они с Моховым семьями выехали на пикник, он не выглядел расслабленным. Вот он вытянулся на лужайке, курит сигару, на подстилке рядом с ним большая плетеная бутыль «кьянти», к которой они наверняка уже хорошо приложились. Где-то перед ним дети играют в бадминтон (они были на другой фотографии), жены болтают на скамейке над узкой речкой (еще один снимок). А он смотрит внимательно, с прищуром, как будто слушает путающегося в показаниях подозреваемого.

Осборн был сменным начальником службы безопасности в Хитроу. Это большой пост — Хитроу, как известно, самый крупный аэропорт мира и по интенсивности воздушного движения, и по занимаемой площади (я этого не знал, в досье прочитал). Означала ли его должность автоматическую принадлежность к контрразведке, в досье не уточнялось, однако наш источник внутри МИ-5 утверждал, что Осборн служил там с момента окончания университета — он учился в Эдинбурге. По роду своей деятельности Осборн был на связи с представителями всех авиакомпаний. Разумеется, в реальном, хотя вряд ли постоянном контакте с доброй сотней людей были его заместители, однако с кем-то он общался лично. Сближение происходило по инициативе англичанина — вероятно, поскольку в конце концов Мохова установили как разведчика (Эсквайр на это мое предположение сделал тогда едва заметный, но согласный кивок головой).

У всех работающих за границей сотрудников Конторы, независимо от прикрытия, всегда есть солидный запас алкоголя, которым они щедро угощают нужных людей. Так вот, непонятно, для развития ли отношений или Осборн и вправду любил выпить, но он в какой-то момент взял за привычку после работы заходить к Мохову на рюмку водки (эвфемизм, естественно — я про рюмку). В службе безопасности работали по сложному графику — то днем, то ночью, но пересменка была или утром, или поздно вечером, то есть когда прилетал первый самолет из Москвы или когда улетал последний. Другими словами, Мохов в это время почти всегда был на месте.

Чтобы не быть в долгу, Осборн просил своего русского друга запросто приходить и к нему в кабинет. У него было два больших стеклянных шкафа, сплошь забитых бутылками со всего мира, всей существующей палитры цветов, любых размеров и форм, с растениями, гадами и насекомыми или без оных. Здесь Мохов даже позволил себе в отчете личное замечание. «Похоже, — писал он, — это самая большая в мире коллекция экзотических напитков». Однажды, предварительно договорившись, Мохов пришел к Осборну с российским министром транспорта, и они были удостоены высокого доверия посетить оперативные помещения, где десятки сотрудников отслеживали многие десятки видеокамер, установленных по всей огромной территории аэропорта.

Осенью 98-го подчиненные Осборна задержали подозрительного пассажира, вылетающего в Москву и уже прошедшего регистрацию и паспортный контроль. На него обратили внимание перед прохождением границы как раз благодаря видеокамере: человек нервничал. Пограничники этого не заметили, а люди из службы безопасности стали вести его от одной камеры к другой. Осборн, которому об этом доложили, тут же послал своих подчиненных проверить документы. У пассажира оказался дипломатический паспорт, ливанский, которым он принялся размахивать во все стороны, грозя международным скандалом. Осборн попросил своих людей потянуть время: два мощных компьютера как раз трудились над тем, чтобы сопоставить фотографию ливанца с базой данных нежелательных иностранцев. Один из них скоро издал трель: нашел соответствие. Ливанец оказался марокканцем из Организации Абу Нидаля, а паспорт — поддельным. Что этот пассажир собирался делать в Москве, англичане не сообщили, и вообще дальше его следы обрываются. Однако усилиями Мохова Осборн за бдительность и настойчивость был удостоен благодарности «Аэрофлота», дополненной ящиком водки «Юрий Долгорукий», которую подавали и на кремлевских банкетах.