Но целых пятьсот лет, с шестого по одиннадцатый век, это было сложно, поскольку очень немногие латинские и греческие тексты классической эпохи уцелели, да и мало кто умел читать.

Германские племена, разграбившие Рим в 455 году, принесли с собой некоторое количество полезных вещей. Ношение штанов вместо тоги стало одной из них (для мужчин, женщинам пришлось ждать несколько дольше), другие – новые зерновые растения вроде ржи или ячменя и сливочное масло вместо оливкового.

В эти «темные» века случались, пусть нечасто, и технические инновации: новые способы посадки растений или вспахивания земли. Строительство церквей и соборов подталкивало мастеровых и архитекторов экспериментировать со стилями, искать новые способы распределить вес больших конструкций по камню и деревянным балкам. Прогресс заключался в том, что появлялась возможность возводить все более крупные и величественные сооружения, и многие из зданий той эпохи до сих пор выглядят поразительно.

Они напоминают нам, что Темные века вовсе не были лишены света.

С приходом второго тысячелетия христианской эры знамя науки подхватил Святой Фома Аквинский (примерно 1225-74), один из виднейших средневековых теологов. Восхищаясь Аристотелем до последней степени, он смешивал христианские идеи с аристотелевскими научными и философскими гипотезами.

Аристотель наряду с Галеном. Птолемеем и Эвклидом формировали разум средневекового ученого. Их труды нуждались в том, чтобы их переводили, редактировали и снабжали комментариями. Поначалу большая часть подобной деятельности имела место в монастырях, но постепенно она переместилась в университеты.

У древних греков существовали школы. Аристотель внимал наставнику в Академии Платона и в свою очередь основал собственную. «Дом мудрости» в Багдаде был местом, где люди собирались, чтобы учиться и учить.

Но новые университеты Европы имели свои отличия, и большая часть из них дожила до нашего времени. Многие были основаны при участии Церкви, из общинной гордости или с помощью богатых покровителей, но так или иначе некоторые города обзавелись университетами. Папа Римский дозволил заложить несколько университетов в южной Италии. Болонский (около 1180 г.) оказался первым, открывшим свои двери, но уже через век или около того подобные школы действовали в Падуе. Монпелье. Париже. Кельне. Оксфорде и Кембридже.

Название «университет» пришло из латыни, где означало «нечто целое, полное» (того же корня слово «универсальный»), и оно предполагало, что эти учреждения должны покрывать всю область человеческого знания целиком. Обычно в университетах того времени имелось по четыре факультета: богословия, само собой (Фома Аквинский назвал богословие «матерью наук»), юриспруденции, медицины и свободных искусств.

Медицинские факультеты изначально полагались на Галена и Авиценну, студенты-медики частенько изучали астрологию, поскольку широко распространена была вера во влияние небесных тел (благотворное или злое) на людей. Математика и астрономия – по нашему мнению, самые настоящие науки – чаще всего преподавались меж свободных искусств.

Пространные труды Аристотеля штудировали на всех факультетах.

Многие ученые в Средние века были либо врачами, либо клириками, и большинство из них работало в новых университетах. Факультеты медицины присваивали что-то вроде научных степеней – доктор медицины и бакалавр медицины, и это отделяло их от хирургов, аптекарей (фармацевтов) и других практиков лечебного дела, получавших свои знания другими способами. Университетское образование не всегда делало врачей более склонными к тому, чтобы искать что-то новое, и под рукой всегда были Гален. Авиценна и Гиппократ. Но примерно с 1300 года наставники в области анатомии стали препарировать тела, чтобы показать студентам внутренние органы, и такая вещь, как аутопсия (посмертное вскрытие тела), начала практиковаться в случае смерти королевских особ или вельмож, особенно когда дело выглядело подозрительным.

Но тогдашнее медицинское образование не готовило докторов к тому, чтобы справляться с эпидемиями, особенно с теми, что охватывали целые страны.

Черная смерть, как мы сейчас зовем ее, эпидемия чумы, первый раз навестила Европу в 1340-х. По всей вероятности, она явилась из Азии, двигаясь по торговым путям, и убила за три года около трети населения. Но словно этого не было достаточно, она явилась повторно через десять лет, и возникала с подавляющей регулярностью следующие четыре века.

В некоторых общинах для пострадавших от чумы строили особые госпитали (госпитали, как университеты – это средневековый подарок для нас), и специальные советы по здравоохранению были учреждены во многих местах. Чума также привела к тому, что начали использовать карантин в тех случаях, когда появлялась заразная болезнь. Слово это происходит от числительного «сорок» (в венецианском диалекте итальянского «quaranta»), и именно такое число дней человек, заподозренный в том, что он разносит заразу, должен был провести в изоляции. Если он не показывал признаков хвори или выздоравливал, то его отпускали на свободу.

Знаменитый драматург Уильям Шекспир родился в городке Стратфорд-на-Эйвоне (Англия) в чумной год, 1564-й, и его карьера несколько раз прерывалась, когда из-за очередного явления эпидемии театры вынуждены были закрываться. Не зря в «Ромео и Джульетте» его герой Меркуцио говорит: «Чума на оба ваших дома!», осуждая два враждующих семейства. Аудитория времен Шекспира вполне понимала, о чем идет речь.

Многие врачи думали, что чума – новая болезнь или по крайней мере одна из тех, о которых не писал Гален, и они вынуждены были работать, выходя за рамки его предписаний. Типичное лечение включало кровопускание и снадобья, заставлявшие пациента потеть и вызывавшие рвоту; так в то время обычно побеждали другие распространенные недуги.

А Гален в конечном счете ничего не знал о чуме, и Аристотель, кстати, тоже.

Его старые гипотезы по поводу того, как некоторые вещи двигаются по воздуху, рассматривались Роджером Бэконом (около 1214–1294) в Оксфорде и Жаном Буриданом (около 1295 – около 1358) в университете Парижа, и несколькими другими исследователями. Эту задачу тогда именовали «проблемой импульса» и по мере сил пытались разрешить.

Возьмем для примера лук и стрелу.

Стрела летит потому, что мы оттягиваем тетиву, а потом резко освобождаем ее, толкая стрелу через воздух. Мы прилагаем силу и придаем стреле движущую силу (эту концепцию мы рассмотрим позже). Бэкон и Буридан назвали ее «импульсом», и они поняли, что у Аристотеля нет вменяемого объяснения тому факту, что чем дальше мы оттягиваем тетиву, тем дальше улетит стрела.

Аристотель говорил, что яблоко падает на землю, поскольку это для него «естественное» место. Стрела в конечном счете тоже падает наземь, и Аристотель утверждал, что она движется исключительно потому, что ее толкает вперед некая сила. Почему тогда эта сила имеет место в момент, когда стрела покидает тетиву, но затем куда-то исчезает?

Эта и другие проблемы сходного рода заставляли некоторых людей задумываться над тем, что Аристотель не всегда был прав. Николай Орем (около 1320-82), церковник, работавший в Париже. Руане и других городах Франции, размышлял по этому поводу день и ночь. Скорее не Солнце вращается вокруг Земли за двадцать четыре часа, размышлял он, а сама Земля вертится на некоторой оси, совершая поворот за сутки. Бросить вызов системе Аристотеля с Землей в центре мира и крутящимися вокруг нее планетами он не решился, но предположил, что то же Солнце может обходить вокруг нашей планеты очень неспешно, скажем за год, а она сама крутиться словно волчок.