фильмах, и раскрывали рты в беззвучной песне, кто-то откуда-то стрелял, потому что с дома белыми струйками падала штукатурка.

После этого, осмотрев внимательно стены дома, я обнаружил на них какие-то вмятины, похоже — от осколков и пуль, и убедился, что дом снисходительно терпит новых жильцов, а вообще-то давно живет самостоятельной, скрытой от моих глаз жизнью.

И где бы я ни был, дом, как опытный и добрый волшебник, всегда напоминал о себе. Вот и в этой далекой чукотской гостинице, на краю земли, под свист свирепого августовского ветра я вдруг увидел на стене отошедшую полоску обоев, а под ней газету с краткой надписью: «Москва, Скатертный переулок».

А вы были на Чукотке, мой земляк, мой сосед? Знаете ли вы чукотское «ну»? Нет?

— Гывылькут, сегодня погода опять нелетная?

— Ну-у!..

— Самолет, то есть я хотел сказать борт, будет?

— Ну-у!

«Ну» — это и «да», и «нет», и «отчего же», и «зачем»… «Ну» — это тысяча выражений и оттенков плюс самая разнообразная мимика — вот что такое чукотское «ну».

А услышал я впервые знаменитое «ну» именно в этой крохотной уэленской гостинице с потрескавшимися обоями, куда прибыл, сменив корабль на самолет, а потом самолет на вездеход.

Кстати, знаете ли вы, что такое чукотский вездеход? Нет?

Чукотский вездеход — это такая качка, по сравнению с которой морская качка просто времяпрепровождение в гамаке. Чукотский вездеход — это когда тебя со всей силой швыряет в потолок и ты чудом не вылетаешь через брезент в холодное, мокрое небо, это когда тебя мотает так, что колени врезаются в один борт, а голова — в другой, и так ежесекундно, и так в течение долгих часов. В вездеходе невозможно заболеть морской болезнью, здесь просто смертельно устаешь.

Когда мы наконец приехали и, нс веря, что земля тиха и неподвижна, спрыгнули на податливые кочки, покрытые микроскопическими голубенькими цветочками фантастической красоты, то тотчас же провалились в холодное болотце.

— Ну… — сказали аборигены. — Тундра не асфальт.

В гостинице нас ждал ужин. На раскаленной электроплитке похрюкивал громадный чайник. В кастрюле лежала груда сахара. Раскрытые консервные банки источали тонкий аромат лососины. Посреди стола возвышалась гора из сухой колбасы и сыра.

— Это для нас? — спросили мы хозяйку гостиницы, невозмутимую женщину средних лет.

— Ну.

— И совершенно бесплатно? — не очень тонко пошутили мы.

— Ну. Ешьте на здоровье!

Пораженные несказанным гостеприимством, мы молча уселись за стол, все еще не решаясь приняться за этот роскошный даровой ужин.

— Да ешьте же, внакладе никто не будет!

Голод взял верх над застенчивостью, благо и время было позднее — магазин не работал, и мы жадно накинулись на припасы, благодаря про себя местную администрацию.

— А чьи это ботинки под моей кроватью? — спросил один из нас. — Может, здесь кто-нибудь живет?

— Да нет же! — замахала руками хозяйка гостиницы. — Это тоже вам! Носите на здоровье, ну!

— Но у нас же есть!

— Сегодня есть, а завтра нет, ну? — загадочно произнесла хозяйка и, пожелав нам спокойной ночи, ушла.

А утром на поселок налетел холодный штормовой ветер. Покрыв море барашками, он приколол к земле облака, в результате чего нам было авторитетно сказано:

— Ну, застряли вы у нас, товарищи!

— Надолго?

— Бороду отрастить времени хватит — ну!

Тяжко вздыхая, побрели мы в магазин запасаться провизией. Вернувшись, насыпали в кастрюлю килограмм сахара, нарезали сухой колбасы и сыра, вскрыли консервы с лососиной, поставили чайник на плиту, после чего прилегли на койки и, пригорюнясь, стали смотреть в окно.

И увидели чудо: серая известь облаков дала трещину, и из этой трещины на улицу упал вертолет.

— На сборы — минута! — крикнул летчик, выбрасывая лестницу. — Ждать не будем!

Через минуту, держа вещи под мышкой и прижимая к груди распахнутые чемоданы, мы карабкались в кабину по шаткой лесенке.

А двое усталых и голодных путников, прибывших в поселок этим же вертолетом, ничего не подозревая о сюрпризе, который ожидал их, спрыгнули на землю и направились в гостиницу.

И вроде бы не было у них ни одной специальной приметы, и пальто, как у всех, и чемоданы, но я-то сразу понял, откуда они.

— Как Москва-матушка?

Вновь прибывшие отвечали на исчезнувшем в веках былинном языке:

— Стоит матушка, стоит красавица, вас поджидает!

— Сами-то из какого района?

— Тверской-Миусский. А вы?

— А мы арбатские.

— Значит, дети Арбата? — острит земляк.

— Ну. А ваш товарищ, который молчит, он откуда?

— А он лужниковский. Голос на митингах сорвал.

— Здесь восстановит…

— Привет белокаменной!

Но до Москвы было еще далеко: путь наш лежал на Командорские острова — совсем в другую сторону.

Буйная невысокая зелень, шершавые отвесные скалы, громадные глыбы, словно плывущие по зеркалу заливов и бухт, — таким предстал перед нами необитаемый остров Топорков, крохотная частица Коыандор царство крупных краснолапых, красноносых и желтоглазых топорков — морских попугаев.

А потом был накат. Знаете ли вы, что такое накат?

Накат — это когда корабль застенчиво мнется вдалеке от берега, а к берегу идет от него шлюпка, ведомая добрыми молодцами. Шлюпка идет точно на гребне волны, совсем как некоторые преуспевающие критики, и — прямо на камни, и вот, когда волна, изгибаясь, норовит, как камикадзе, погибнуть вместе со шлюпкой, молодцы дружно выпрыгивают в воду, подхватывают свой челнок на руки и по-спринтерски мчат — как на таран — по коварно скользким камням, и вот уже обманутая волна, злобно шипя, уходит в песок, а шлюпка с запыхавшимися, охрипшими от победных криков молодцами покоится на суше. Вернуться на корабль будет труднее, но об этом можно пока не думать..

В непогоду сюда не подойти: громадные волны набегают на остров с такой силой и яростью, что кажется: миг — и от него останется только птичий пух.

Но сегодня погода отменная, и даже из серой облачной пелены выглядывает кусочек солнца. А ветер, соленый и Холодный, дует ровно и с такой силой, что приходится все время нахлобучивать шапку на уши, иначе улетит.

Осторожно идем по изрытой норами земле, стараясь не наступить на яйца, похожие на обрызганные смолой голыши, а упитанные, ростом с крупную курицу, топорки выскакивают из своих убежищ и свирепо впиваются в ботинки, стараясь развязать шнурки. Таким палец в рот не клади!

— Смотри-ка, — говорит один из нас. — Чьи-то следы… Клянусь, это человек! Он только что прошел!..

— На необитаемом острове?!

— И надпись на камне!.. Не иначе тут кто-то есть!

Мы тревожно оглядываемся — и вовремя: резво перепрыгивая через валуны, к нам несется самый настоящий Робинзон. Только