А что же вы хотите?

Наступило полнолуние.

Перед наступлением Той Самой ночи Павел почувствовал себя совсем неважно. Колотилось с перебивами сердце, его бросало то в жар, то в холод… Накануне Павел ужасно мучился от головной боли и решил чего-нибудь выпить, чтоб унять грызню в организме. На выходе из магазина, куда он ходил за пивом (теперь уже на него не смотрели косо, когда он покупал спиртные напитки), его встретил Канцлер.

— Мой господин, — сказал Канцлер, — вам пора. Изменение совершится завтра. Советую вам отправиться в логово прямо сейчас.

— И что, сутки там сидеть?

— Я буду с вами, я поддержу вас… А своим друзьям вы скажете, что поехали к своей девушке.

— К девушке, — скривился Павел. — Да ни одна нормальная девушка такого не захочет.

— Но леди Елена как раз не самая нормальная девушка…

— Откуда вы знаете про Елену? — поразился Павел.

— Моя задача — знать все. Ведь я ваш слуга, — сказал Канцлер.

Пришлось, выполняя волю Канцлера, наплести Гарику и Мите, что он уезжает к Елене на пару дней. Канцлер проводил его в логово, и время, оставшееся до Изменения, они провели за шахматами. В какой-то момент, когда Канцлер объявил Павлу очередной мат, Павел вдруг увидел, как в оконные щели просачивается голубоватый свет взошедшей луны.

— Пора, — сказал Канцлер. — Сир, если вы хотите, чтобы ваша одежда осталась целой, вам следует раздеться.

— Хорошо, — не стал возражать Павел. Его колотила дрожь, по лбу и щекам катился крупный пот. Он разделся донага и замер посреди логова. Ничего не происходило.

— Что же? — спросил у Канцлера Павел. — Может, мы что-то перепута… рх-рх…

Из горла его вырвался звериный вопль, это был вопль боли и изумления. Позвоночник выгнулся, и Павел упал на четвереньки. Его тело словно плавилось, и сопровождалось это дикой болью. Краем глаза он только и сумел увидеть, как пал перед ним на колени Канцлер. Павел зарычал. Он почувствовал, как обрастает шерстью, как у него вытягивается хвост…

В логове было напольное зеркало, которое Канцлер, видимо, украл из какого-нибудь обувного магазина. Павел посмотрел на себя в зеркало и зарычал.

На него из зеркала смотрел волк, крупный, красивый, с янтарными глазами и белым подбрюшьем. Роскошная, красивая машина для убийства.

— Что дальше? — прорычал он на волчьем языке.

Канцлер его понял.

— Вы должны пометить свою территорию и поохотиться, мой господин, — сказал он и распахнул перед волком дверь.

И Павел бросился в ночь.

Поначалу он просто несся стрелой по парку, наслаждаясь новым ощущением свободы и независимости. Его новое тело было идеально, оно походило на стрелу в полете.

Павел пробежал весь парк с края до края и чуть под успокоился. Кажется, Канцлер говорил что-то про метки?

Первую метку Павел нанес, смущаясь самого себя, потом дело пошло легче. Он пометил свою территорию и вдруг услышал в голове голос Канцлера:

"Мой господин, не желаете ли поохотиться?"

"На кого? И почему я слышу вас в своей голове?"

"На время вашего превращения я буду общаться с вами телепатически, потому что я стар, мне не угнаться за вами. А в добром совете вы нуждаетесь. И мой первый совет таков: никогда не охотьтесь на людей".

"Ну это понятно".

И тут у Павла вылетело все из головы. Он почувствовал запах добычи.

Добыча, а именно кот вахтерши сидел на дереве и перепуганными глазами смотрел на Павла.

"Мой второй совет, господин, никогда не охотьтесь на кошек. Лучше питаться соевым мясом, чем сожрать эту тварь".

"Так на кого же мне охотиться?"

"Бегите из парка в лес. Знаете заброшенную железнодорожную ветку? Бегите прямо по ней, и попадете в лес. Там, кажется, еще остались зайцы".

И Павел помчался. Его тело не знало усталости. Он не бежал, а летел. Скоро железнодорожная ветка кончилась и начался лес. Павел бесстрашно вступил под его своды.

И не успел пробежать и пятисот метров, как услышал рычание.

Он остановился, огляделся. И учуял запах. А самое замечательное было то, что так пахла самка.

Снова рычание, теперь ближе. И темная тень скользит между стволами. И безумным янтарем глядят глаза…

Павел бросился навстречу, и наконец на небольшом пятачке-прогалине между деревьями они обнюхали друг друга.

Павел издал горловой звук, означающий желание. В нем бушевали феромоны и гормоны, и он лишь частью своего человеческого разума понимал, что новый оборотень — новая проблема…

Он обнюхал волчицу, она с легким рыком обнюхала в ответ его. А потом произошло то, чего так страстно желали гормоны и феромоны. Волчица оказалась страстной и ненасытной. Когда же она наконец успокоилась, оба почуяли голод и вместе — волчица впереди, Павел отставая на пару шагов — отправились на охоту. Скоро они нашли зайца и братски разделили его пополам. Это был только первый найденный ими за эту ночь заяц. Потом они сбились со счета.

Наконец они насытились, подняли головы к луне и завыли на два голоса. Получилось звучно и с настроением. Луна уже тускнела.

— Пор-ра, — прорычала волчица. — Ты к себе, я к себе. Уходи.

— Мы встретимся? — прорычал в ответ Павел.

— Когда взойдет луна.

И волчица бросилась прочь. Павел хотел было последовать за ней, но его остановил запах, оставленный волчицей. Этот запах говорил ему, что лучше бы ему убраться восвояси. И Павел помчался из леса.

Некоторое время спустя он уже бежал по парку, и тут его совершенно некстати вынесло на полянку, где обжимались и всячески ласкались Гарик со своей девушкой.

Они увидели его.

— Собачка, — жалобно пробормотала девушка. — Гарик, я боюсь собак.

— Она не тронет, — дрожащим голосом сказал Гарик. — Пошел вон!

И Гарик прихватил с земли суковатую палку.

Павлу стало смешно. Веселье пузырилось в нем как шампанское, он восторженно отнесся к своему новому облику, а потому, конечно, не стал нападать ни на Гарика, ни на его девушку даже шутки ради. Он попятился назад и растворился в кустах.

И тут почувствовал ломоту в костях и слабость, такую внезапную и ненужную!

"Я готов трансформироваться в человека", — понял Павел.

Он торопливо добрался до своего логова и узрел там на пороге Канцлера.

— С первой пробежкой и охотой вас, сир! — сказан Канцлер. — Луна заходит. Вам пора принять свой обычный облик.

Волк встал посреди логова. Через минуту его шкура начала словно плавиться, кости хрустели, сухожилия трещали…