Авиация бездействовала уже несколько дней по причине плохой погоды, поэтому рассчитывать на ее поддержку не имело смысла, как и на дальнобойную артиллерию. Чтобы остановить немецкие части, были срочно переброшены и вступили в бой резервы от соседей. После ожесточенного боя на новой линии обороны установилось шаткое затишье. Обе стороны, не теряя времени, лихорадочно закреплялись на захваченных позициях, при этом настороженно следя за действиями противника. Наш главный штаб и разведывательное управление, проводя совещания, пытались понять, как немцы сумели не только прорвать нашу оборону, но и сорвать тщательно планируемое наступление. Из Ставки для проверки была быстро сформирована и послана комиссия, чтобы разобраться на месте с теми, кто мог допустить подобный провал.

Дикий грохот не только разбудил меня, но и заставил мгновенно вскочить на ноги. По нашим позициям била немецкая артиллерия. Напротив меня судорожно пытался попасть в сапог старший лейтенант, спавший напротив меня. Я его прозвал «битюг». Длинное лицо, напоминавшее лошадиную морду, широкие плечи и выпуклая грудь, говорящие о большой силе. Он был один из трех офицеров в помещении, куда меня определили на постой, а вернее – под охрану. Кроме «битюга» здесь ночевали Мошкин и еще лейтенант, из команды Быкова. Сейчас все трое лихорадочно одевались, мне же нужно было только надеть сапоги, так как вчера, уставший до предела, я улегся спать, почти не раздеваясь. Надевая сапоги, я одновременно пытался понять, что это: просто артиллерийская пристрелка или предвестник наступления. Среди московской группы царила растерянность, сейчас она хорошо отражалась на их лицах. Они не понимали, что происходит, впрочем, так же как и я.

– Что это?! – спросил Мошкин.

– Немцы стреляют, – подал голос лейтенант, натягивая шинель.

«Битюг» тем временем уже бежал к выходу, на ходу застегивая ремень.

– Звягинцев, может, ты…

В этот самый момент фашисты перенесли огонь, и один из снарядов разорвался где-то недалеко от нас. Мошкин прервался на полуслове и кинулся к распахнутой настежь двери.

Если сначала разрывы снарядов были слышны вдалеке, то сейчас они стали рваться рядом с нами. Я замер. Спустя какое-то мгновение я услышал свист, затем раздался взрыв, и… послышались дикие крики раненых и умирающих людей. Несколько ударов сердца – новый свист и новый разрыв. Земля закачалась под ногами, а с потолка посыпалась земля. Снаружи вперемешку с разрывами были слышны крики и стоны. Новый разрыв снаряда, упавший совсем рядом с бараком, заставил меня пошатнуться, так как земля снова попыталась уйти из-под ног. Страх сжал мое сердце, уж очень не хотелось умирать. Я рванулся к двери. Новый свист снаряда был какой-то особенный. Он словно парализовал меня, пригвоздив меня к месту. Ударившая по глазам вспышка черно-красного огня, вместе со страшным грохотом, сначала ослепила и оглушила меня, а в следующую секунду что-то тяжелое и острое ударило в грудь, сбив с ног. Сознание погасло прежде, чем я упал на землю. Я не слышал и не чувствовал, как новый снаряд, разметав угол барака, обрушил крышу и похоронил меня в развалинах. Не слышал, как ревели моторами танки и бронетранспортеры, рвались снаряды и строчили пулеметы. Не слышал, как стонали, кричали от боли и умирали люди.

Очнулся я от пронзительно-острой боли в левом боку и, не удержавшись, застонал и только секундой позже понял, как кто-то за моей спиной, упираясь и пыхтя, пытается вытащить меня из-под обломков. При этом голова зверски болела, а в ушах словно били колокола. Я хотел послать этого спасителя по матушке, как вдруг услышал немецкую речь:

– Отто, помоги, черт бы тебя побрал! Чего стоишь, как истукан!

– Ты его еще немного подтащи, чтобы я мог ухватиться! Вот! Все! Схватил!

Новый рывок, и боль прошила меня, словно разряд тока. Я застонал.

– Ты не дергай так! Смотри, бревно крениться стало! Давай разом! Раз! Два! Три!

После этих слов последовал новый рывок, затем что-то заскрипело и рухнуло. Меня положили на землю.

– Уф! Тяжелый, какой! – надо мной наклонился рядовой вермахта с широкими плечами и с широким грубым лицом. – Ты кто, парень?

– Дитрих. Димиц.

Сказал, а в голове, несмотря на неожиданную ситуацию, все же промелькнула мысль, причем с откровенной издевкой в отношении самого себя: «Добрался я все-таки до немецкого тыла».

– Из двадцать седьмого батальона, что ли?

– Из двадцать седьмого, – повторил я за ним, надеясь, что он не потребует у меня документы.

– Вас тут порядочно полегло. Тебе еще повезло, унтер. Живой.

– Вы как, господин унтер-офицер? – поинтересовался моим самочувствием второй солдат.

По сравнению со своим напарником, крепким и плечистым парнем, он выглядел как вчерашний школьник. Худой, долговязый, в очках. В глазах страх и жалость.

– Не знаю, – при этом я усиленно прислушивался к ощущениям. Плечо жгло, но терпимо. Не мутило, но голова кружилась.

– У вас осколок в плече сидит и голова разбита. Сидите пока, я сейчас за санитаром схожу.

Санитаром оказался пожилой фельдфебель с большим красным носом, с брезентовой сумкой через плечо и белой повязкой с красным крестом на рукаве.

– Ну, что тут у нас? – добродушно прогудел он, осматривая меня и вдруг неожиданно для меня, ухватившись за осколок, с силой рванул. Я заорал как от боли, так и от неожиданности.

– Ну-ну. Всё. Хватит кричать! Я его уже вытащил. Что стоите! Раздевайте его живо! Сейчас рану почищу и дезинфекцию проведем.

После всех этих процедур мне помогли одеться, после чего санитар занялся моей головой.

– Чем это тебя приложили? Или ты на прочность лбом русскую броню пробовал?

– Может, и пробовал. Не помню. Ай! – морщась, ответил я.

– Да не дергайся ты, славный солдат вермахта!

– Да я…

– Господин фельдфебель Вангер! – закричали откуда-то со стороны. – Там тяжелораненый! Срочно нужна помощь!

Я узнал голос. Это кричал солдат, похожий на школьника.

– Вот так всегда, – недовольно буркнул санитар, а затем крикнул: – Иоганн, иди сюда! Живо!

Когда солдат прибежал, санитар сунул тому конец бинта:

– Домотай! И смотри мне! Аккуратно! Куда идти?

– Туда! – он махнул рукой, показывая направление. – Там Пауль!

После перевязки он помог мне подняться.

– Я вам помогу…

– Не надо. Куда мне идти?

Бывший школьник, а нынче солдат вермахта, рукой показал мне направление.

– Туда идите, господин унтер-офицер! Там лазарет! Большая палатка…

– Спасибо, приятель.

С этими словами я потихоньку двинулся в указанном мне направлении. По тому месту, где я шел, прошел сильный бой. Громоздились сгоревшие остовы танков и бронетранспортеров, стояли искореженные пушки, рядом с которыми лежали грудами ящики из-под снарядов, валялись пробитые осколками каски и разбитое оружие. Все что могло, здесь уже сгорело. Мертвецов, на мое счастье, было не так и много, видно благодаря немецким похоронным командам. Правда, встречались места, при виде которых начинал ворочаться желудок. Одним из таких мест была воронка от снаряда, сразу у входа в землянку. Бревенчатый накат у входа завалился вместе с поддерживающими его стенками, обрушив первую треть блиндажа. Мешанина из человеческих тел, земли и обломков бревен заставила меня отвернуться, заставив пару раз сглотнуть подкатывающий к горлу комок.