– Я говорил о дезинфекции камеры смертников в Башне Посланников. Но возгонки тебе не избежать. Уважаю. Крепкие нервы – это хорошо.

– Я понял, – Андрей усмехнулся. – И я говорил о другом. Удобно, когда выдают сначала концовку, а потом вводные фразы. Остается время обдумать ответ.

Призрак явно хотел сказать что-то еще, но почему-то передумал, сделал шаг назад и кивнул подручным. Андрею сильно хотелось «прощупать» призраков на предмет навыков рукопашного боя, но ему хватило ума и выдержки не затевать потасовку. И когда его схватили крепкие руки казалось бы бестелесных существ, Лунёв понял, что интуиция дала верную подсказку.

А когда один из призраков для острастки несильно ударил обушком секиры Андрея по бедру, Лунёв окончательно понял, что попал вовсе не в сказочную страну, где обитают безобидные эфирные существа. Все-таки призрачный вид был не натуральным видом существ, а фокусом восприятия. На деле «призраки» были вполне материальны. И оружие у них было тоже натуральное, не зря Андрея посетило предчувствие, что квест предстоит непростой. Из ряда вон выбивалось только отсутствие опоры под его ногами. Если «призраки» тоже материальны, на что опирались они?

Но это уже из другого сборника загадок. Из того, который Андрею придется листать, сидя в Башне Посланников.

«Интересно, посланников куда и к кому? На небо, к молчаливым предкам? Если «возгонкой» тут называют именно казнь, так оно и есть».

Призраки извлекли откуда-то большой кусок тончайшего полотна и накинули на Андрея. Коснувшись Лунёва, покрывало тотчас облепило его от шеи до ног и словно «село», как постиранные джинсы. Тонкий, но прочный кокон обездвижил Андрея окончательно.

Вот так. Непобедимый солдат, хранитель тайн, наемник, сталкер и квестер Андрей Лунёв, Старый за какой-то неполный час впервые в жизни попал в ситуацию, в которой не сумел разобраться, впервые не нашел выхода из этой ситуации, да еще и сдался без боя. Тоже впервые в жизни.

Да, все впервые, но ведь сразу в тройном размере. А вы говорите – герой!

* * *

Рассуждая о многообразии мира, мы всегда опускаем одну важную деталь: принцип. То, что объединяет, например, любые рощи, тайгу и джунгли или все моря, океаны и прочие водоемы. В основе каждой группы лежит единый принцип. Все леса состоят из деревьев, все водоемы наполнены водой, а все горы, например, это каменные глыбы. Такая же история с городами. Все города – это населенные пункты со строениями разной этажности для компактного проживания общин.

Города могут быть и некрупными, а строения могут иметь исключительно один этаж, и насчет компактности зачастую можно поспорить. Но принцип все равно соблюдается. Города созданы для общинного проживания и созданы людьми, а не природой. И даже если город находится черт знает где и населяют его не люди, а их полупрозрачные «схемы», принцип работает.

Относительно окружающих просторов призрачный город был весьма компактным. Зачем так себя ограничивать в жизненном пространстве? Андрей не понимал этого внизу, когда гулял или ездил по узким улочкам нормальных городов, не понимал этого и здесь. В Средние века все было понятно – городские стены служили укрытием. Но сейчас не было ни городских стен, ни смысла за ними прятаться, даже если бы они были. И все равно люди стремились забраться друг другу на голову, жить в тесных, шумных и неуютных типовых домах-муравейниках с «отличными» видами из окна. На помойку, на стены других домов или окна в окна с соседями. Класс! Мечта муравья!

На окраине «города-схемы» улицы были довольно широкими, а практически все дома имели палисадники с условной «зеленью», но чем ближе к центру, тем плотнее становилась застройка, выше дома и миниатюрнее «зеленые» газоны и клумбы. Все, как в любом из «нижних» городов.

Впрочем, не в любом. Все-таки этот город выглядел более технологичным, высотным и каким-то более стремительным, чем большинство старых европейских поселений. Особенно впечатляла та его часть, что занимала пространство между окраиной и центром. Она выглядела полным собранием цитат-новостроек со всей бурно развивающейся Азии. Особенно много было зданий, напоминающих небоскребы Шанхая, Гонконга и Сингапура. Так сказать, «не все китайцам копировать, пришло время новых плагиаторов». Что ж, призрачные строители могли собой гордиться, эта часть города производила действительно сильное впечатление. Только условной зелени здесь было уже совсем мало.

Сам центр, городское яблочко, был и вовсе лишен природных излишеств, а в плане архитектуры выглядел резким контрастом и с окраинами, и с кварталами небоскребов. Центральным зданием города был настоящий дворец в духе позднего Средневековья, словно вырубленный из огромной скалы. Готические башни, толстые стены, вычурные проемы окон и дверей в целом смотрелись очень даже неплохо, и при других обстоятельствах Андрей непременно полюбовался бы этой воплощенной в камне симфонией. Но сейчас Лунёву было не до архитектуры. Его везли связанным, в открытом восьмиколесном экипаже – неторопливом, но бесшумном, со вполне комфортными сиденьями, хотя со стороны напоминающем схематичное изображение БТР, только со срезанной верхней частью – в одну из башен этого дворца. Даже если не брать в расчет многозначительные обещания призраков насчет «возгонки», перспектива очутиться в заточении, пусть и внутри шедевра архитектуры, абсолютно не вдохновляла. Потому и любоваться будущей темницей совсем не хотелось.

К тому же, когда экипаж въехал на просторную площадь перед дворцом, нашлось на что поглазеть с большей пользой для дела. Почти посередине дворцовой площади, там, где у приличных людей стоит какая-нибудь колонна, стела или памятник, чернел разлом реальности. Форма и размеры у него были необычные, но Андрей ни на секунду не усомнился, что это именно разлом.

Черная клякса с бахромой подвижных «ложноножек» была вытянута, как лента в направлении дворца, но вовсе не прикидывалась ковровой дорожкой. Пятиметровая в ширину и метров двадцати в длину, она была перекручена на пол-оборота и замкнута в кольцо – эта часть ленты лежала чуть ниже уровня земли, но Андрей отлично ее видел. Серебристая штриховка схематичной брусчатки этому ничуть не мешала.

Ни с чем подобным Андрей прежде не сталкивался, но это вовсе не означало, что такого не может быть. Странный мир, странные жители, почему бы здесь не быть и странному разлому, в форме «односторонней» ленты Мебиуса?

Какую пользу можно было извлечь из этого факта? На первый взгляд – никакую. Хотя, если задуматься…

Лунёв поймал себя на мысли, что, задумываясь над здешним мироустройством, он рушит свою же теорию о бесполезности и даже вреде глобальных размышлений в полевых условиях. Буквально полчаса назад он рассуждал о том, что думать надо о тактике, а размышления о мироустройстве – трата времени, но теперь был вынужден признать свою ошибку. Теперь он вдруг осознал, что если понять, почему здешний разлом – это лента Мебиуса, можно будет понять и то, как выбраться из города, а потом и из этого воздушного мира.

Как возникла такая мысль – снова не очень-то логичная и странноватая, – или откуда она пришла? Это тоже было бы неплохо понять.