Мы направляемся в комнату с большим креслом — теперь в ней появился просто необъятных размеров монитор. Мой мозг (рис. 3). Не знаю, чего именно я ожидала, но выглядит он вполне нормально; все нужные бугры на месте, никаких дыр нигде нет. Майк перекрыл место расположения дорсальной сети внимания снимком моего мозга и отметил цель на зоне сети, которая называется фронтальным глазным полем, — сюда и будет нацелена стимуляция.

Я предположила, что планируется подтолкнуть мой мозг к тому, чтобы он работал лучше, — но, кажется, все ровно наоборот. На самом деле с помощью направленных магнитных импульсов мы частично вырубим активность левой половины сети внимания. Это должно заставить меня использовать правую сторону, что мне и раньше следовало бы делать. Эффект от этих импульсов длится всего несколько минут, поэтому первый подход к упражнениям мне нужно будет сделать сразу после «чистки». Потом мы повторим весь процесс еще дважды. Мы надеемся, что в результате правая половина станет достаточно сильной, чтобы навсегда отобрать активность у левой.

Но вот все готово, и меня привязывают к стулу. Думаю, я довольно глупо выгляжу в тесной шапочке с чем-то наподобие петельки для подвешивания на макушке. По-видимому, это часть механизма, позволяющего им связать снимок мозга на экране с моим реальным мозгом, чтобы воздействовать точно на выбранную область. Хайд Окаби, ассистент в этом исследовании, говорит, что фактически это дорогая версия Nintendo Wii — она связывает ваши реальные движения с тем, что происходит в вашей экранной версии. Поэтому, когда Майк будет двигать магнит вдоль моей головы, мы сможем на экране увидеть, куда именно в моем мозге направляются импульсы.

Сначала Майку приходится повозиться: у него уходит определенное время, чтобы найти нужное место у меня на голове — по-видимому, у всех людей мозг построен по-разному, — но в конце концов ему это удается. Ощущения очень странные: моя рука сжимается перед глазами, словно кто-то тянет ее за ниточки. Это не больно, импульсы электромагнитной энергии ощущаются как сильные и громкие щелчки по голове раз в секунду. Сначала это просто легкое постукивание, но через пять минут оно начинает очень, очень сильно раздражать. И я уже кажусь себе однобокой. Стимуляция должна продолжаться восемь минут, но, когда я жалуюсь на головокружение, они решают, что пока достаточно.

После «чистки» я еще раз проделываю упражнения от Джо — вскоре становится ясно, что результат расстраивает меня даже после хорошего ночного отдыха и стимуляция никак не помогла. Теперь я будто в замедленной съемке вижу, как моя рука тянется к кнопке, но остановить ее по-прежнему не могу.

После первого круга стимуляции я сдаю тесты еще хуже — и Майк явно беспокоится по этому поводу. Прямо он этого не говорит, но мне кажется, что он ожидал улучшения результатов после короткой и мощной «чистки». Но Джо предполагает: я настолько привыкла использовать левую половину сети, что теперь, когда она временно отключена, вообще не могу справиться с заданием. Если дело в этом, тренировки вскоре должны мне помочь.

Но этого не происходит. К третьему дню мои результаты ни на йоту не улучшаются, и я так расстроена, что каждый раз, когда я по ошибке нажимаю на кнопку, мне хочется кричать. Я очень глупо себя чувствую: цель замечаю с легкостью, буквально сразу — но кажется, что даже если бы кто-то угрожал меня застрелить, если я нажму пробел, я бы все равно не смогла остановить руку. Майк и Джо, похоже, расстроены даже больше меня и к тому же встревожены. Позже Джо признался: он боялся, что я приеду домой и напишу, что не видела ничего глупее его программы.

Но потом вдруг нежданно-негаданно на третий день в перерыве между утренней и вечерней тренировкой что-то переключилось. Мои результаты подскочили с 11 и 30 % правильных «нетроганий» до 50–70 %. И, что еще более странно, это занятие начало мне нравиться. Допуская очередную ошибку, я стала понимать почему. Например, я заметила, что один раз задумалась, вернулся ли уже сын домой. И можно ли мне выпить вина или пива после занятия? На следующий день я уже могла выполнять задание одной рукой, а второй держала кружку с чаем. Произошли поразительные изменения: там, где раньше я слышала только белый шум и никак не могла заставить разум вести себя как нужно, я теперь была по-дзенски спокойна, ощущая лишь редкие колебания внимания.

Джо очень обрадовался. На его взгляд, это могло оказаться очень важным достижением. Осознание того, о чем ты думаешь, в психологии называется «метаосознанностью». Оно критически важно для тех, кто пытается заметить блуждания ума, пока они полностью не поглотили его. «Все, кому помогли эти упражнения, в какой-то момент замечали, как становились более метаосознанными. Выполняя упражнения, они понимали, когда задумывались о чем-то другом», — пояснил он.

Возможно, мне это только кажется, но еще я стала намного спокойнее. Обычно я прокрастинирую, когда надо работать, а потом приходится наверстывать и напрягаться, когда уже пора бы отдыхать. Но на этой неделе я просто ниндзя журналистики: всю работу выполняю в отведенное время, а потом веселюсь с друзьями в Бостоне, наслаждаюсь пребыванием в одном из моих любимых городов — и никакого чувства вины и стресса от того, что работа простаивает. Кому-то это может показаться незначительным — но для меня это настоящее откровение. Оказывается, можно не так сильно волноваться по жизни.

За пределами сферы работы я заметила еще несколько едва уловимых изменений. На второй день моего пребывания в Бостоне я переехала из отеля к другу погостить до конца недели. Обычно в таких случаях я впадаю в старое доброе тревожное состояние, ведь мне трудно находиться в гостях даже у хороших друзей и близких родственников. Я не могу расслабиться из-за постоянного ощущения, что мешаю, что нужно больше помогать с готовкой и уборкой, что нужно быть лучшим собеседником, — и вскоре мое волнение начинает досаждать всем вокруг. Но не в этот раз. На этот раз все проходит хорошо.

Майку и Джо я этого не говорила; думаю, я им кажусь случаем довольно необычным — но я с нетерпением жду, когда же можно будет узнать, что во мне изменилось. Но пока я снова не пройду тест с Бетти в пятницу, они не говорят мне ничего, кроме того, что есть улучшения и что у меня нет СДВГ. Они молчат не просто так. Держать испытуемых в неведении — важное правило научного подхода. Ведь чем больше я буду знать, тем вероятнее, что мои ожидания повлияют на результат. Поэтому я могу судить лишь о том, что чувствую: выполнять задания стало легко, и впервые за долгое-долгое время я могу контролировать бабочек в своей голове.

Впервые за тридцать лет! Теперь, задумавшись над этим, я вдруг вспомнила, какие стратегии применяла, чтобы учиться в школе, имея этих бабочек. Я совсем о них забыла и лишь недавно наткнулась на материалы, в которых психологи и нейробиологи предлагали делать то же самое, подкрепив советы толковыми исследованиями объема внимания. Казалось бы, ограниченность объема внимания — факт вполне очевидный. Однако ученые десятилетиями обменивались многословными статьями в журналах, пытаясь выяснить, почему это так. Когда мне было одиннадцать, мы с подружкой Энн разработали систему, которая помогла нам выдерживать уроки математики. Двадцать минут мы усердно занимались, после чего делали пятиминутный перерыв на болтовню. Это отлично работало, и нам всегда удавалось придерживаться расписания и выполнять задания до конца урока.