Летом 1495 года Максимилиан отправился в рейнский город Вормс для участия в одной из грандиознейших церемоний эпохи – в избрании императора. После рыцарского турнира, который он выиграл, шестивековые ритуалы наконец завершились. Он занял свое место на троне, а выборщики встали с обеих сторон. Максимилиан выделялся бы среди собравшихся при любых обстоятельствах благодаря высокому росту – шесть футов – и волнистым локонам, ниспадавшим на широкие плечи. Ради церемонии он надел плащ, застежка которого, отделанная драгоценными камнями, была размером с обеденную тарелку. На коленях императора лежал меч. Один выборщик, коленопреклоненный, преподнес ему державу, другой вручил скипетр, а третий – корону. Сорок князей и семьдесят графов поклялись в верности. Все обращались к нему «Кайзер» («Цезарь» по-немецки). Он обещал править справедливо. Его восхваляли. Много лет назад, когда он стал герцогом Фландрии, некий очевидец едва сдерживал эмоции: «Не ведаю, что заслуживает наибольшего восхищения – красота его юности, храбрость его зрелости или величие его грядущего». В Вормсе Максимилиан произвел на собравшихся схожее впечатление. «Даже Александру Великому не доводилось слышать столько похвал», – заметил современник. Для тридцатишестилетнего австрийца, который всего несколько лет назад сидел в фламандской тюрьме, все происходящее, должно быть, выглядело сном наяву.

После окончания церемонии Максимилиан в качестве императора председательствовал на своем первом имперском сейме. Эти собрания, известные в Германии как «рейхстаг», проходили в разных городах империи и напоминали заседания Конгресса или парламентские сессии, только проводились реже, а их участники получали больше удовольствия от времяпрепровождения. Сеймам предшествовали рыцарские турниры, а сановники-хозяева устраивали в том или ином городе балы и пиры. Выборщики сделали Максимилиана императором после смерти Фридриха. Они предполагали, что Максимилиан будет слаб, как и его отец, который едва ли потревожил их за все пятьдесят три года своего правления. Но церемония настолько подействовала на нового императора, что тот возомнил себя всемогущим. В своем первом выступлении на сейме он заявил, что незачем попусту тратить время, и фактически приказал выборщикам собрать достаточно золота для войны с Францией. Французский король Карл VIII как раз находился в Италии и захватывал территории, которые Максимилиан считал по праву принадлежащими империи. Сильнее всего императором руководило стремление добраться до Рима. По имперским правилам только папская коронация могла подтвердить его избрание. Он опасался, что Карл намерен войти в Рим и присвоить себе императорскую корону. Совсем недавно Карл появился на пиру в мантии, с державой и скипетром в руках. Народ называл Карла императором, а астрологи предрекали ему пышную коронацию, которая якобы в воле звезд.

Максимилиан рвался к короне, поскольку верил, что та наделена магическими свойствами, подобна чудесному мечу короля Артура. Если папа римский его коронует, он получит над всей Европой власть, какой некогда обладал Карл Великий. Император разделял свойственное той эпохе убеждение в значимости символов. Благодаря короне люди признают легитимность его избрания. Без короны же они будут считать избрание фикцией. Затаенной мечтой Максимилиана был новый крестовый поход, он грезил истреблением турок и спасением христианского мира. Такова, он не сомневался, его судьба. Но сначала следовало получить корону. На самом деле, конечно, ему нечего было опасаться французов. Выборщики никогда не приняли бы французского короля, особенно после того, как уже избрали человека, видевшегося им слабым и почти нищим. Тем не менее, Максимилиан желал корону – более страстно, чем желал Бургундию, Венгрию или что-либо еще. Одержимость короной нельзя недооценивать. Она определяла его правление и порождала для Фуггера одну возможность за другой. Не будь этой одержимости, Якоб Фуггер мог бы остаться, подобно своим братьям, «королем деревни».

Автор «Федералиста» Джеймс Мэдисон искал фразу, чтобы описать способность законодательного органа контролировать политику посредством выделения средств либо отказа в их выделении. Он придумал выражение «власть кошелька». Выборщики пользовались этой властью совершенно беззастенчиво. Максимилиан получил первый намек на оппозицию, когда его не допустили на встречу коллегии. Когда двери наконец открылись, выборщики постарались утомить императора рассуждениями. Он мрачнел, капризничал и жаловался, что с ним обращаются как «с каким-то бургомистром». Разве удивительно, что Италия игнорировала императора? Он не представлял никакой угрозы для выборщиков. Франции тоже ничто не угрожало. Франция не собиралась нападать на Германию, понимая, что объединившаяся Германия способна ее раздавить хотя бы по причине огромного перевеса в численности.

Император получил немного денег, лишь согласившись на строгое ограничение своих полномочий. Мысль об отступлении была ненавистна, однако таким образом он хотя бы отчасти поправил расстроенные финансы. Чтобы заплатить, выборщики ввели новый налог – «общий пфенниг»[21]. Налог распространялся на всех граждан империи. Это первый федеральный налог в Германии, по образцу французского и английского. Он неприятно удивил Фуггера. Располагая налоговыми поступлениями, Максимилиан мог решить, что ему больше не нужны банкиры. Император и вправду уволил Фуггера и разорвал контракт на добычу серебра.

Фуггер был в ярости. Как же сделка? Как насчет благодарности? Разве он не поддержал Максимилиана в конфликте с Зигмундом? Разве его брат Ульрих не помог отцу Максимилиана Фридриху, когда тому потребовался новый гардероб? Неужели все это было зря? Фуггер также беспокоился за собственные дела. Его финансы были в плачевном состоянии, поскольку он занял денег на развитие Фуггерау и на строительство второй мануфактуры в Хоэнкирхене (Восточная Германия). Доходы от добычи серебра были необходимы, чтобы оставаться на плаву, иначе предприятие обанкротится. Не в последний раз он понимал выборщиков лучше, чем человека, которого они избрали. Информаторы Фуггера доносили – он сам об этом уже подозревал, – что германские правители склонны забывать о своих обещаниях. Максимилиан, возможно, ощущал угрозу со стороны короля Карла, вторгшегося в Италию, но выборщики, восседая в роскошных дворцах далеко от итальянской границы, оставались равнодушными. Да, «общий пфенниг» лишь отчасти обеспечил ожидаемый доход, и Максимилиан вновь принялся искать финансы. Он сделал единственное, что мог сделать, если хотел завоевать Италию и короноваться в Риме. Он позвал Фуггера обратно, восстановил контракт на добычу серебра – и взял новый кредит.

С деньгами Фуггера и с обещаниями поддержки от Венеции и Милана Максимилиан направился через Альпы в Геную, а там нанял корабль до Пизы[22]на западном побережье Италии. Генуэзский филиал фирмы Фуггера оплатил проезд. Максимилиан направлялся во Флоренцию, где харизматичный священник Савонарола возглавил городской совет после смерти Лоренцо Медичи. Савонарола сулил, что Господь придет покарать богачей. На это Максимилиану было наплевать. Его волновало только то, что Савонарола поддерживает французов. Чтобы добраться до Рима и обеспечить бесперебойное снабжение, небольшому войску императора следовало захватить Флоренцию. Максимилиан встал лагерем у города, потому что Милан и Венеция не смогли прислать обещанное подкрепление. Хуже того, сын Максимилиана Филипп, правивший Фландрией как эрцгерцог и поклявшийся отвлечь Карла во Франции, поддался на искус французских советников и ничего не предпринимал. Испытывая отвращение к происходящему, Максимилиан покинул Италию и вернулся в Тироль. С депрессией он боролся с помощью любимого развлечения – охоты на коз – в горах над Инсбруком.