Тут же, на круге, выбрали и головного – для похода сего – атамана, Ганс хоть и лихой казак, да для такого дела никак не годился, уж больно горяч! Немец и сам хорошо понимал это, потому и от должности командира отказался сразу:

– Простым воином – пойду с удовольствием и назначенному старшому во всем помогать буду, святой Бригитой клянусь!

И в самом деле, задуманный поход, несмотря на всю его кажущуюся легкомысленность, должен был возглавить человек опытный, авторитетный, с холодной головой и расчетливыми мозгами… как, скажем, посланный с ясаком Силантий Андреев или сам атаман.

Уж потом и не вспомнили, кто первым выкрикнул Матвея Серьгу – то ли Семенко Волк, то ли бугаинушко Михейко по прозванью Ослоп – из-за оружья своего любимого, огромной, утыканной гвоздями, дубины – а только выкрикнули, и все согласно загомонили:

– Люб нам Матвей! Люб! Матвея – в старшие! С ним точно не пропадем!

Гордый оказанной честью, Матвей Серьга вышел на середину круга, встал, освещенный оранжевым пламенем костра, поклонился ватажникам, приложив руку к сердцу:

– Благодарю за доверие, казаки! Богородицей-девой клянусь – все для вас сделаю, доверие оправдаю.

– Любо, Матвей! Любо!

Взобравшись на мостки заборола, вытянув шею, наблюдала за тем, что творилось на круге молодая колдунья Митаюки-нэ. Не столько слышала, что там происходит, сколько чуяла, ощущала и поначалу улыбалась – все шло так, как она и задумывала… но – только поначалу. Поняли ватажники, что без дев им никак – передерутся, – набег замыслили – очень хорошо… а вот Матвея в старшие выкликнули совсем некстати! Вовсе не то замыслила волшебница-дева, вовсе не то! Матвей – верный супруг ее – должен был здесь, в остроге, остаться… да и остался бы, коли б… Коли б не молебен шамана Амвросия, коли б не мелкий пакостник-враг – остяк Маюни со своим бубном… Ишь, колотит! А русобородый шаман крестом сверкающим машет… Плохо Митаюки-нэ – чары-то ее не подействовали! А она так надеялась, что уберется в набег большая часть казаков во главе со своим атаманом… Увы! Просчиталась!

Девушка неожиданно улыбнулась, сверкнула очами черными – уж что-что, а проигрывать она умела, умела и терпеть, и ждать…

– Что, не вышло по-твоему, Митаюки-некоця?

Ох, хитрющая старуха! И как она здесь? Откуда узнала? Впрочем, ясно откуда – колдунья же… не ей, Митаюки, чета! И обозвала-то… как маленького неразумного ребенка – «некоця»…

– А ты, Нине-пухуця, и радуешься? – Девушка зло обернулась.

– Глазами-то не сверкай, – тихо засмеялась старуха. – А вот совет мой выслушай: любое пораженье можно обратить в дорогу к победе. Вот и обрати, Митаюки-некоця!

– Что-что? – сразу же задумалась дева. – Что ты сказала, бабушка? Эй, эй… ты где?

Напрасно звала! Исчезла старая ведьма, словно и не было, словно и не стояла она вот только что тут, на забороле. Честно сказать, не особенно-то она Митаюки и помогала, так… чуть-чуть, иногда – сама по себе была, свое что-то задумала – черное, губительное для всего народа сир-тя.

Но советовала она правильно! Поражение в дорогу к победе обратить надо – тут старуха права. Не получилось атамана с шаманом из острога убрать – ладно, надо думать, что другое получится? Что власти мужа – а через него, и ее, Митаюки-нэ, власти – поспособствовать может? А удачный набег – вот что! И в этом надо Матвею помочь, обязательно помочь надо, а для начала сделать так, чтоб супруг ее, женушку свою ненаглядную, с собой в поход взял. Как сделать так, юная колдунья хорошо знала, учили в доме девичества, а она не последней ученицей была!

Быстренько спустилась с мостков Митаюки, вбежала, забралась в башню на третий ярус – там пока жили, еще не в своей избе, – надела легкую кухлянку из тонкой оленьей шкуры, короткую – едва бедра прикрыть, – пышные волосы по плечам распустила, на ложе из мягкого мха возлегла, якобы спит – красивая, неудержимо-притягательная, желанная…

Вернувшись, муж сапоги сбросил, скинул кафтан да рубаху – и к ней:

– Ах, красуля моя, люба. Спи, спи…

Открыв очи черные, Митаюки лениво потянулась, да так, что кухлянка короткая выше пупка задралась, обнажив узкий, слегка прикрывающий лоно, поясок из змеиной кожи. Знала хитрая дева – не выдержит такого Матвей Серьга… да и кто б на его месте выдержал?

Прилег к молодой женушке добрый казак, погладил пупок, бедра… да, кухлянку задрав, дотронулся пальцами до сосков, поласкал, чувствуя наливающуюся твердость. Часто-часто задышала Митаюки-нэ, губу нижнюю прикусив, скинула кухлянку, встала напротив бойницы нагою – прекрасная юная дева. Улыбнулась, красу свою сознавая, да, опустившись на колени перед мужем, погладила его по груди… прильнула…

Ощутив неземное блаженство, Матвей погладил деву по волосам, пушистым и мягким, привлек к себе, чувствуя, как разгорается в нем волшебный жар вновь вспыхнувшей страсти…

– Ах, люба моя, люба…

Юная колдунья прекрасно знала, как ублажить мужчину, так, чтоб он всегда хотел одну лишь ее, чтоб только о ней и мечтал бы. Вот и сейчас, уложив мужа на ложе, уселась сверху, склонилась, провела твердыми сосками по могучей, в шрамах, груди… Казак застонал, и дева отпрянула… и вновь склонилась… и вновь отпрянула – игра, словно кошка с мышью, и от игры этой Матвею было сейчас приятно и хорошо, как никогда и ни с кем. Да, были в его жизни и молодые девки, и опытные в любви бабы… казалось бы, опытные, на самом же деле никто из них и в подметки не годился красавице Митаюки-нэ!

Ах, как она изгибалась, как запрокидывала голову, закатывала глаза, стонала, ничуть не стесняясь, хохотала, едва ль не царапая спину и грудь… Вот, постанывая, закачалась, словно цветок на ветру, колдовской и пряный цветок, цветок томной любовной страсти, страсти и неги. И эта страсть и нега… Матвею казалось, что каждый раз это было по-новому. Да не казалось! Так ведь и было!

Не в силах больше сдерживаться, казак выгнулся, задергался, словно норовистый конь под лихою наездницей, застонал… и дева откликнулась эхом, так что души обоих слились в истинном наслажденье, уносящемся к самом небу, к великим и могучим богам древнего народа сир-тя. Так считала Митаюки-нэ, Матвей Серьга ни в какие рассуждения не вдавался, ему просто было хорошо, так хорошо, как никогда и ни с кем еще не было, и, наверное, не будет больше никогда.

Вскрикнув, обессиленная красавица рухнула на грудь своего любимого мужчины, прижалась крепко-крепко, прикрыла глаза… но вскоре открыла, поцеловала Матвея в губы, шепнула:

– Я хочу, чтоб мы были вместе. Всегда!

Казак погладил жену по плечу:

– Я тоже того желаю, люба.

– Ты уходишь в поход…

– Откуда знаешь? – хлопнул глазами Матвей. – Я ведь тебе и не говорил еще вроде.

– Об этом в остроге все знают. – Митаюки отозвалась уклончиво, глядя на мужа с лукавым прищуром. – Я так за тебя рада! Ты ведь будешь – настоящий вождь!