Из-за продолжительного сидения в темноте мои глаза уже привыкли к отсутствию света, и даже мне стало казаться, что я вижу очертания кушетки, не фешенебельного санузла и умывальника.

Снова послышался спешный скрежет замка, дверь отворилась, тусклый свет тюремного коридора врезался в мои глаза, как прожектор футбольного стадиона. Я машинально прикрыл лицо руками. Чёрт, они же думают, что на мне наручники.

Трое охранников, стоявших в проходе, быстро вооружились пистолетами, один из них кинул по центру потолка сияющий белым светом небольшой шарик, который прилип к поверхности и ярко осветил всю комнату.

- Руки на голову! Ложись! Быстро! Ложись! Считаю до три! - прокричал один из вооружённых.

Я спокойно лёг на живот и положил руки за голову. Учитывая, что конкретных указаний, как именно лечь мне никто не давал, я мог лечь и на спину, вальяжно положив руки за голову, но думаю, что в данной ситуации никто бы мою шутку не оценил.

Через несколько секунд мои руки были вновь закованы за спиной широкими металлическими наручниками, двое сопровождающих держали меня под подмышки, а третий был чуть позади нас. Шли мы по узким и длинным коридорам тюрьмы, с периодическими поворотами то налево, то направо - сущий лабиринт. Освещение здесь также было тусклым, видимо тонкие полоски-светильники над потолком вдоль стен, хоть и выглядели стильно, были не очень-то эффективны. Двери других камер ничем не отличались от моей, за исключений двух вмятин от моих рук, выступающих наружу.

Наконец, спустя несколько минут петляний по лабиринту тюремных камер, пройдя несколько очередных силовых полей, а затем и обычных дверей-решеток, мы вышли из коридора в небольшую квадратную комнату, по видимому эта была внутренняя проходная, которая представляла из себя небольшое окошко в стене, справа от которого вновь силовое поле размером со входную дверь, только было оно не как раньше практически не видимое невооружённым глазом, а наоборот, сияло ярко красным светом, слегка мерцающим, громогласно указывая на себя.

Мы остановились. Гулкий мужской голос откуда-то сверху устало что-то произнёс на непонятном мне языке, один из охранников быстро и чётко кинул в ответ пару фраз смотря в окно. Затем силовое поле переменило цвет на зеленый, несколько раз помигало и исчезло.

Мы пошли дальше. Опять длинные коридоры, только уже широкие, с белыми стенами, хорошо освещенными, двери в этих стенах хоть и были также сделаны из металла, но всё-таки на вид поприличней, выкрашенные в приятный бежевый цвет, а не серо-чёрную краску, явно неоднократно накиданную поверх старых слоёв. Если не всматриваться и не знать, что это тюрьма, то сойдёт за среднестатистический офисный коридор. В этот раз долго идти не пришлось, метров через 10 мы остановились, и меня завели в одну из дверей.

По обстановке я сразу понял, что это комната для допросов, ну, или свиданий с заключёнными. По центру стоял монолитный белый стол с круглой столешницей на одной толстенной ножке и три белых стула. На двух из них сидело двое мужчин. Один грузный лет 45-50, с небольшим пивным брюшком, седой щетиной и зачёсанными назад короткими чёрно-седыми волосами, одет в белую не первой свежести рубашку с закатанным длинным рукавом и классические тёмно-серые брюки на подтяжках. Черты лица были грубыми, отталкивающими, да и взгляд на меня от него упал недобрый. Сидел он справа от меня, положив одну руку на стол и широко расставив ноги. Второй мужичок, а по-другому про него и не скажешь, был полной противоположностью, одетый в строгий не по размеру большой синий костюм, он сидел аккуратно, поставив на прижатые друг к другу колени черный кожаный портфель, тонкие длинные пальцы рук лежали поверх него. Телосложение тощее, щёки впалые, острый длинный нос, маленькие и тонкие, если не открывать рот, то почти не заметные губы. Весь его образ дополняли блестящая от пота залысина почти на всё темя и очки в тонкой оправе и с круглыми еле заметными линзами, будто одел он их не из-за плохого зрения, а чтобы выглядеть хоть немного посолидней. Хоть и вид у него был и нелепый, но морщины и остатки полуседых волос по бокам говорили о том, что он не меньше, чем ровесник своего грузного товарища, а может и старше.

Обстановка была так себе, единственное окно на светло-серых стенах напомнило мне о том, что там на улице ходят свободные люди. Как быстро начинаешь скучать по этому слову - «свобода».

- Присаживайтесь, Алексей Григорьевич! - приятным мягким немного высоким голосом сказал субтильный мужчина.

- Расстегните ему руки и свободны! - прорычал на охранников, пришедших со мной второй. Те быстро сняли с меня наручники, вышли за дверь и закрыли её за собой. - Чего встал? Садись тебе говорят!

- Добрый день! Вы очень дружелюбны, - невозмутимо парировал я, садясь на твёрдый белый пластиковый стул, стоявший в метре от них, - Это игра «добрый-злой полицейский»? Вы в курсе, что сначала злой, а потом добрый, а не все сразу?

- Ты, что, щенок, шутить вздумал?! - стукнув по столу рукой и тут же нависнув надо мной, прокричал тот, что потолще.

- Филипп Пантелеймонович, присядьте, не гневайтесь раньше времени, прошу Вас! - умоляющим тоном проговорил тощий.

- Ух, удавил бы собственными руками! Пока мы налаживаем, итак, только-только появившийся контакт с этими бхаратцами во благо Империи, какой-то диверсант решил всё испортить. Не бывать этому, так и знай сепаратистская сволочь! - брызжа слюной мне в лицо прокричал Филлип Пантелеймонович и отправил в мою голову размашистый удар правым кулаком.

Но он не знал, что я 12 лет занимался боксом, а теперь ещё в стрессе могу и молнией шибануть. Как правильно уклоняться от удара противника, а самое главное, прочитать, что этот удар будет заранее, учили меня не зря. Буквально за доли секунды до того, как он собирался напрячь руку, чтобы выдать подобие правого хука, я вскочил со стула и ушёл влево от его кулака, а затем молниеносным ударом чуть снизу левой рукой попал ему в область печени, и тут же, пусть и слегка криво, размашисто всадил ему правый кулак чётко в нижнюю челюсть. Обычно подобное заканчивается для обычного человека отключкой. Но этот боров сделал пару шагов назад чуть загнувшись, а потом с ещё большим остервенением попёр на меня.

- Прекратить! - не громко, но строго сказал тонкий мужчина в очках и чуть приподнял левую руку вверх. Филипп Пантелеймонович