Что ж, и на том спасибо. Возможно, они проявили бы больше участия, будь он более дружелюбен.

Но, увы, дружелюбие — не его конек.

Одежда Зарека лежала аккуратно сложенная на кресле у окна. Морщась от боли, он принялся натягивать штаны. Все тело мучительно ныло. За время сна раны Зарека исцелились, как и бывает обычно у Темных Охотников, но еще не до конца. Он был бы сейчас в отличной форме, явись ему на помощь Ловцы Снов, которые часто помогают раненым Охотникам… но только не ему.

Зарека они боятся, как и все прочие.

Что ж, за долгие годы он научился принимать удары и терпеть боль. Его это устраивает. Лучше боль, чем непрошеные гости, будь то смертные или бессмертные.

Если одиночество покупается такой ценой, он готов платить.

Зарек поморщился, глядя на дыру в спине свитера.

Да уж, «лучше будь один, чем вместе с кем попало»![4] Если нет друзей — нет нужды опасаться, что друг выстрелит в спину.

— Вы встали? — прозвучал удивленный голос незнакомки. — Одеваетесь?

— Нет, писаю вам на ковер! — рявкнул Зарек. — Сами, что ли, не видите?

— Не вижу, — спокойно ответила незнакомка. — И очень надеюсь, что вы шутите, этот ковер мне дорог как память.

Зарек ощутил невольное и странное желание улыбнуться. А она остроумная! И не из тех, кто ноет и обижается. Такие ему по душе…

Впрочем, сейчас ему не до того.

— Послушайте, леди… не знаю, как вы меня нашли и зачем притащили к себе домой, но, поверьте, я очень благодарен… А теперь мне пора. Я должен уйти, и как можно скорее, — иначе пожалеете, что дали мне приют.

От этих слов, прозвучавших с нескрываемой враждебностью, женщина отшатнулась. Только сейчас Зарек сообразил, что буквально рычит на нее.

— На улице страшная метель, — проговорила она — и тон ее был намного холоднее прежнего. — Вы не сможете выйти из дома.

Зарек молча раздвинул занавески на окне. Увы, она была права: за окном сплошной белой стеной валил снег.

Он выругался сквозь зубы, затем спросил громче:

— И давно?

— Уже несколько часов.

Он стиснул зубы, сообразив, что оказался в ловушке.

Вместе с ней.

Плохо. Однако можно надеяться, что теперь враги его не выследят. Снег наверняка замел его следы; кроме того, он знал, что Джесс не выносит холода.

Что же касается Таната, — судя по его имени, внешности и родному языку, он, как и сам Зарек, родом из Греции, где не бывает зимы. Однако, в отличие от Зарека, вряд ли он провел последние девятьсот лет в Заполярье.

Кто бы мог подумать, что долгая ссылка в край морозов и северного сияния однажды оправдает себя?

— Как вам удалось встать?

Этот вопрос застал его врасплох.

— Не понял?

— Несколько дней назад, когда я нашла вас, вы были жестоко изранены. А теперь стоите на ногах. Как вам удалось так быстро поправиться?

— Несколько дней?! — переспросил он, пораженный. Ощупал свое лицо — и обнаружил отрастающую бороду. Вот черт! В самом деле, он не один день здесь провалялся! — Сколько?

— Почти пять дней.

Сердце его отчаянно заколотилось. Пять дней — и они его не нашли? Как такое возможно?

Зарек нахмурился. Что-то здесь не так.

— На спине у вас — мне так показалось — пулевое ранение.

Зарек натянул через голову черную, продырявленную на спине футболку. Он не сомневался, что стрелял в него Джесс: ковбой не признавал никакого оружия, кроме дробовика. Единственное утешение, что самому ему досталось в десять раз сильнее. Если только Артемида не сняла с него заклятие. Если сняла, сукин сын не испытал ничего, кроме морального удовлетворения.

— Никто в меня не стрелял, — солгал он. — Я просто упал.

— Не обижайтесь, но тогда вы упали по меньшей мере с Эвереста.

— Ладно, в следующий раз захвачу с собой альпинистское снаряжение.

— Вы надо мной смеетесь? — нахмурилась она.

— Нет, — честно ответил он. — Просто не хочу объяснять, что со мной случилось.

Астрид задумчиво кивнула, пытаясь разобраться в этом странном человеке, резком, грубом и озлобленном.

Саша нашел его в снегу полумертвым. Его изрешетили пулями, жестоко избили — и бросили умирать.

О чем только думали эти Оруженосцы?

Удивительно, что Темный Охотник выжил; а уж то, что он встал на ноги после четырех дней отдыха, и вовсе чудо.

Ни один преступник, что бы он ни натворил, не заслужил такого бесчеловечного обращения! Как могут так поступать те, кто поклялся защищать человечество? Не говоря уж о том, что это безрассудно: если бы его нашел кто-нибудь из людей, очень скоро они обнаружили бы, что Зарек бессмертен.

Обо всем этом она непременно сообщит Ашерону.

Однако это подождет. Сейчас Зарек очнулся: и это значит, что его бессмертная жизнь или вечная гибель — в ее руках. Она должна, проведя его через испытания, определить, что он за человек.

Осталась ли в его сердце хоть крупица сострадания? Или внутри он опустошен и мертв… как она сама?

Ей предстоит стать воплощением всего, что его раздражает, злит, выводит из себя. Она должна дразнить его, провоцировать, доводить до бешенства — и наблюдать за его реакцией.

Если сможет совладать с собой, это докажет, что он способен соблюдать главный закон Охотников: что бы ни случилось, не причинять зла невинным смертным.

Если же, отдавшись ярости, попытается так или иначе причинить ей вред, — она признает его виновным и приговорит к смерти.

Итак, начнем испытания…

Она припомнила то немногое, что о нем знала. Зарек не любит разговоров. Терпеть не может богатых.

Больше всего ненавидит две вещи: когда к нему прикасаются и когда указывают, что ему делать.

Что ж, нажмем первую кнопку. Как насчет светской беседы?

— Какого цвета у вас волосы? — спросила она.

И этот, казалось бы, невинный вопрос вдруг пробудил ослепительно яркое воспоминание — о том, как она, с помощью Саши перенеся Зарека в дом, смывает с него кровь.

На ощупь волосы у него мягкие и гладкие. Они скользили у нее меж пальцев, словно ласкали их. По ее ощущениям, они не слишком короткие, но и не длинные — до плеч.

— Что-что? — Ее вопрос застал его врасплох, должно быть, поэтому он впервые на нее не зарычал.

И сейчас, когда он говорил спокойно, Астрид не могла не поразиться тому, как красив его голос. Глубокий, звучный, с выразительным греческим акцентом. По спине у нее пробежал странный холодок. Никогда еще она не слышала такого удивительного голоса… такого мужественного.