учился в Зареченском горном институте девяностых, в моей группе было только пять студенток, диплом после пятого курса защитили две.

Колхозники укатили. Поспешно, будто боялись: мы станем их просить вернуть нас в город. Но пока среди студентов не звучали жалобы и мольбы вернуть их домой, к маме. Напротив, среди первокурсников царило веселье. Поднятая машиной колхозников пыль медленно оседала на сухую, изрезанную трещинами землю. Я проводил автомобиль взглядом и в хвосте длинной процессии направился к унылым строениям. Видел, что над крышей дома струился дымок, понадеялся, что нас не погонят на поле голодными.

Доцент со старостой устроили экскурсию по новому жилищу уже для нас. Показали две похожие на казармы комнаты (заставленные двухъярусными деревянными кроватями): «девочки направо, мальчики налево». Сообщили, где колодец, где дрова для печи, доцент пообещал расписать очередность дежурств по дому. Славка Аверин ткнул пальцем в сторону расположенных на улице «удобств». Повел нас в столовую. Сказал, что обед нам колхозники приготовили, а вот ужин придется готовить самим.

* * *

После простенького, но сытного обеда студенты отправились делить койки в спальнях. Мне досталась кровать на нижнем ярусе, ближе к дальней от входа стене. Ее для меня застолбил Пашка Могильный. Его кровать находилась в ряду после моей, под койкой Славки Аверина. Похоже, бывшие дембеля, поселившиеся вместе со мной в комнате общежития, решили взять надо мной шефство. Я этому противиться не стал: пока не разобрался, где очутился (сон или нет?), пребывал в легкой прострации.

Выдалась, наконец, минута, чтобы заглянуть в рюкзак. Видел, что студенты переодевались для полевых работ. Решил последовать их примеру, потому что догадывался: те брюки, что были на мне сейчас, вполне могли оказаться парадными. Резиновых сапог среди своих вещей не обнаружил, единственной сменной обувью оказались серьезно потрепанные кеды. Еще увидел в рюкзаке кучку до дыр застиранного нижнего белья, синие текстильные штаны с вытянутыми коленками… и буденовку.

Достал суконный шлем из рюкзака, повертел его в руках. Не новый головной убор с потертыми краями и попахивавший нафталином. Ткань и звезда над козырьком выгорели, словно буденовка редко лежала на дне сумки или чемодана, а уже немало повидала на своем веку. Вспомнилась та новогодняя фотография, где присутствовал Комсомолец. Та ли это буденовка, я определить не смог. Похожа. Такая же нелепая. От мысли, что головной убор мне на поле не помешает, отмахнулся, вернул суконный шлем на дно рюкзака.

* * *

Радовало, что в колхозном доме не оказалось зеркал: я не видел себя со стороны. Но уже то, как усмехались при виде меня одногруппники, намекало, что мой прикид не годится для столичного показа мод. Хотя я мог бы то же самое сказать и об окружавших меня студентах. Ни один из них не явился для уборки урожая в наряде от Версаче или в найковском спортивном костюме. А вытянутые коленки присутствовали не только на моих штанах. Славка Аверин протянул мне сложенную из газеты шляпу, точно такая же красовалась и на его голове.

– Так…

Голоса собравшихся на площадке около колодца студентов смолкли. Доцент, сменивший отутюженные брюки на штаны от спортивного костюма, указал рукой на меня. Сощурился, будто о чем-то задумался. Пощелкал пальцем. В новом наряде он выглядел еще моложе. Если бы не усы, казался бы первокурсником. Доцент, как мне показалось, и сам это понимал: удерживал на лице напускную маску строгости и высокомерия (чтобы выглядеть начальственно), пытался выставить себя в лучшем свете.

– Усик, – подсказал Пашка Могильный.

Он стоял справа от меня.

– Да, Усик, – сказал доцент. – Что это у тебя на ногах?

– Кеды, – ответил я.

Нацепил на голову пилотку из газеты «Труд».

– В этом ты собираешься работать? – спросил усатый начальник.

Он пригладил усики – прикрыл рукой усмешку.

Улыбнулись и стоявшие рядом с ним девчонки.

– В этом я собираюсь хорошо работать, – подтвердил я.

Старался, чтобы мой голос звучал браво.

– Ты вообще понимаешь, куда приехал? – спросил доцент. – Здесь не городской парк, мальчик. Где твои резиновые сапоги… студент?

Все студенты посмотрели на мои ноги – на кеды.

Мне вдруг вспомнился мультфильм «Каникулы в Простоквашино», где Шарик купил кеды вместо валенок. Представил, как выглядел сейчас в глазах окружающих. «Шарик, ты балбес», – мысленно повторил я слова Матроскина. Но балбесом себя не почувствовал.

И смущенным тоже: не без штанов же стоял перед строем ранимых девиц. Да и в том случае тоже… Взглянул на свою далеко не новую обувь. «Не угробить бы в этом колхозе кеды», – подумал я. Уже узнал: стипендию мне выплатят только в октябре. Если не проснусь раньше.

– В магазине, – сказал я. – Дожидаются моей первой стипухи.

Скулы доцента налились краской, отчего мужчина еще больше помолодел: теперь казался ровесником того же Аверина.

– Это ты так шутишь? – спросил он.

Подпер кулаками бока. Маленькими кулаками, такими же, какие теперь были у моего нового тела. Заметил, что стоявшая рядом с ним девица прикусила губу, чтобы не улыбнуться.

– Он детдомовский, – раздался позади меня возмущенный девичий голос (Пимочкина?).

После этой фразы у доцента запылали еще и уши. Обида в его глазах сменилась смущением. Усатый начальник скользнул растерянным взглядом по лицам студентов, откашлялся. Мне даже почудилось, что он чего-то испугался. Неужто посчитал, что я могу ночью перегрызть ему горло? Или что пожалуюсь на притеснения с его стороны в обком комсомола?

Доцент взглянул на мои кеды, вздохнул. Снова посмотрел на меня – виновато, точно нашкодивший щенок, а не строгий руководитель.

– Так… – сказал он. – Оденешь пока мои… студент. Размер тебе подойдет: я покрупнее тебя… буду. Поработаешь в моих сапогах. Это лучше, чем в кедах. Я не пойду сегодня с вами на поле: займусь распределением дежурств – дело важное и небыстрое. А завтра… Завтра мы что-нибудь придумаем.

Доцент кивнул головой, словно в подтверждение своих слов. Посмотрел мне за спину, будто пожелал удостовериться, что поступил правильно.

Его поступок, должно быть, одобрили: доцент улыбнулся, перевел дыхание. Я обернулся – наткнулся на суровый взгляд комсорга Светланы Пимочкиной. Невольно представил ее в кожаной куртке, с наганом у пояса. Улыбнулся. Маска комсомольского вожака дрогнула – Пимочкина в немом вопросе приподняла бровь, как не раз делала в автобусе.

– Так… инцидент исчерпан, – сообщил доцент. – Теперь все в порядке очереди получают орудия труда и дружно следуют за старостой. Не забывайте об осторожности при работе с инструментом. И не снимайте головные уборы – опомниться не успеете, как получите солнечный удар. Надеюсь, мне никому не придется напоминать, что мы сюда приехали не развлекаться, а работать?

Усатый начальник нахмурил брови.