Они стояли у витрины небольшого ювелирного магазина-салона. Там было много зеркал, стекла и разных блестящих предметов.

— Зайдем.

Авденаго нерешительно посмотрел на Морана.

— Закрыто же.

— Почему? — вопросил Моран высокомерно.

— Почему закрыто?

— Да.

— Потому что уже вечер. Скоро ночь. В это время суток большинство магазинов уже закрывается.

— Странно, — сказал Моран. — Следовало бы поступать иначе. Я уже давно заметил, что в этом городе все шиворот-навыворот. Продуктовые магазины почему-то работают круглые сутки, в то время как обувные и ювелирные закрываются преступно рано.

— По-вашему, ювелирные должны работать двадцать четыре часа?

— Разумеется. Что тебя удивляет?

Авденаго уже понял, что спорить в данном вопросе не следовало бы. Умный человек давно бы сообразил, что здесь надо промолчать и позволить Морану изливать свое недовольство, не перебивая. Но было поздно, Авденаго ввязался в безнадежный спор с хозяином. Последствия могут быть самыми непредсказуемыми.

— Если честно, — сказал Авденаго, — мне трудно представить себе, что найдется достаточное количество людей, которым понадобится непременно купить что-нибудь ювелирное часа в два ночи.

— А человек, которому необходимо пиво в два часа ночи, значит, явление более естественное? — прорычал Джурич Моран.

— Приблизительно.

— Еще скажи, что человек, которому в два часа ночи потребовалась колбаса, — естественное явление, — сказал Моран упавшим голосом.

— Чистая правда.

— Или ты — величайший в мире кретин, — провозгласил Моран, — или же ты наглец и храбрец, осмелившийся дурачить самого Морана Джурича. Но так или иначе, а скоро этому настанет конец. Входи в магазин.

— Но я не могу, — уперся Авденаго.

— Почему?

— Потому что он закрыт.

— Кажется, твой господин, уже разъяснил тебе, какая это ошибка — закрывать ювелирные лавки после семи часов вечера! — напомнил Джурич Моран. — Ты, козье копыто!

— Запрещено.

— Я приказываю.

— Я боюсь, — честно признался Авденаго.

— А меня не боишься?

Джурич Моран вдруг стал еще выше ростом, зеленое пламя в его глазах загорелось ярче прежнего и стало рассыпать вокруг золотистые искры. На узком лице Морана резко распределились тени, а оскаленный рот дышал жарко, как будто между зубами Моран держал пылающий уголек.

— Вас тоже боюсь, — с тоской признал Авденаго и оглянулся на запертую дверь.

Моран сунул руку под рубаху и вытащил топор.

— Разбей витрину, входи и забери кольцо. Там кольцо такое лежит, слева. Крупный камень и сбоку россыпь маленьких. Увидишь, оно там одно такое. Возьмешь его.

— Это будет ограбление, — сказал Авденаго.

— Понятия не имею.

— Я не спрашивал, я утверждал.

— Мне плевать, что ты спрашиваешь и что утверждаешь. Сперва научись завивать волосы у себя на спине, а потом уже что-то там утверждай.

— У меня нет волос на спине.

— Тем более.

Моран Джурич всучил Авденаго топор и подтолкнул его к витрине.

— Минутное дело. Пошел!

Дурея с каждым мгновением все больше, весь потный от ужаса, Авденаго взмахнул топором и разнес витрину. Одним прыжком он очутился внутри магазина и тотчас встретился паническим взором с камерой слежения. Огонек холодно уставился на него.

«Я тебя вижу, я тебя запоминаю», — сообщила камера слежения.

Авденаго отчаянно оскалился и обрушил второй удар топора на витрину.

Сигнализация уже сходила с ума. Авденаго схватил колечко, описанное Мораном. Оно действительно было там одно такое — с крупным очень блестящим прозрачным камнем и крошечными рубинчиками вокруг. Немного похоже на флаг ЕЭС, подумалось вдруг Авденаго.

Он надел кольцо на палец и вылетел из магазина.

Моран Джурич приплясывал у входа.

— Долго копался! — упрекнул он, хватая своего сообщника за руку. — Бросай топор, он тяжелый. Бежим!

И они нырнули в ближайший проходной двор.

Авденаго не знал, гнались за ними или нет. Удирая вместе с Мораном то через крыши и чердаки, то по дворам и подвалам, многие из которых представляли собой сквозные лазы с одной улицы на другую, он только одно и видел перед собой: огонек камеры слежения.

Если раньше у ментов имелась лишь расплывчатая ориентировка: рост сто семьдесят пять, волосы светлые, кожа легко краснеет, возраст — семнадцать с половиной… — то теперь его точный портрет будет в каждом паршивом отделении милиции. И на всех заборах тоже. «Вы видели этого человека? Разыскивается живым или мертвым».

Но Морана он все равно боялся больше.

Только очутившись в квартире на Екатерининском канале, Джурич Моран позволил себе и своему «подопечному» перевести дух. Он тщательно запер дверь, по два раза перепроверил, хорошо ли держит замок, после чего взял Авденаго за руку и утащил в кабинет.

— Сядь, — приказал он.

Авденаго без сил повалился в хозяйское кресло.

— Нет, встань, — передумал Джурич Моран. — Принеси вина. И стакан. Нет, два стакана. Ты тоже будешь пить.

Авденаго поплелся на кухню. Ноги у него подкашивались, в животе было пусто, там поселился сосущий холодок. Теперь его точно поймают. И посадят навсегда. Громила, грабитель. Моран не станет за него заступаться. А хоть бы и стал: наличие сообщника будет означать, что их действовала целая шайка. Отягчающее обстоятельство. Можно лет на десять загреметь.

Он уныло вернулся в кабинет, держа бутылку и два стакана. Джурич Моран ткнул пальцем и пропихнул пробку внутрь бутылки. Проделал он это так ловко, что стало очевидно: Моран открывает сосуды подобным образом уже не первый год.

— Можно бы и штопором, — проворчал Авденаго.

— Где ты видел у меня штопор? — возмутился Моран. — Дилетант! Разливай вино. Не на себя, а по стаканам.

— Я понимаю, что по стаканам.

— Я уточняю на всякий случай, — заметил Моран. — Другая, менее неблагодарная скотина, уже сказала бы мне спасибо за заботу.

Авденаго осторожно поставил бутылку на пол и вдруг закричал:

— Спасибо! Спасибо, Джурич Моран! За все спасибо — и что в криминал меня втянули, и что ругаете беспрерывно, и что под грузовик хотели бросить!

Моран помолчал, рассматривая его как некое странное насекомое, а потом спокойным тоном попросил:

— Покажи руки.

— Что? — ошалел Авденаго.

— Просто покажи руки. Я ничего тебе не сделаю. Просто покажи.