Так и в тот вечер. Нины не было. Мы искали ее по всем дворам. Мама нервничала дома. Инспекторы пили чай у нас на кухне. Папа был на работе. Он тогда правда был на работе.

Когда я сорвала голос, Илюха сказал, что пора идти домой. Вдруг она уже пришла? Она же не может так долго быть где-то. Но я не уходила, а в тысячный раз сворачивала к гаражам. Нины не было. Мы вернулись домой, только когда на улице стало совсем темно.

Людмилка с Витькой вошли за минуту до нас. За две минуты до нас появился папа. А за четыре — Нина! И не одна, а с какой-то женщиной. Мама и эта женщина стояли обнявшись. И плакали. Обе. Нина обнимала их и тоже плакала. Все остальные смотрели на них. У инспекторов ручки упали на пол. Никто ничего не понимал. Чужая женщина иногда переставала плакать, смотрела на маму, говорила:

— Спасибо, спасибо вам, — а потом продолжала.

Илюха принес полотенца всем троим, но и они скоро промокли насквозь. Мы стояли и смотрели, а время шло, шло…

Потом все разом успокоились, и мама сказала:

— Нина нашла свою маму. Она уходит к ней.

И они снова заплакали. Мы тоже. Нет, мы заревели в голос. Даже папа. Даже Витька с Илюхой, которые дали друг другу слово реветь только в крайних случаях. Это и был — самый крайний. Дальше некуда. Во всяком случае, мы так думали.

Но оказалось, что инспекторы не теряли даром времени. Пока мы прощались с Ниной и ее мамой, обе проверяющие что-то быстро писали в своих тетрадочках.

На следующий день мы все были дома, то плакали, то радовались за Нину. И как раз в это время к нам домой пожаловала целая делегация: инспекторы из совета по правам и воспитанию ребенка, воспитатели детского дома, милиция и общественность.

— Вы не имеете права! — с порога закричала общественность.

— Виктор, с тобой все в порядке? — спросили воспитатели.

— Гражданочка, пройдемте на кухню для допроса, — приказали милиционеры.

А инспекторы просто молча начали собирать Витькину одежду. Оказывается, запомнили, в чем он ходит!

— В чем дело? — беспрерывно спрашивал наш папа. — В чем, собственно, дело?!

Витька хотел сбежать, но в дверях его остановила общественность.

— Не бойся, мальчик, теперь все будет хорошо, — сказала она.

Куда уж лучше.

На кухне милиционеры заставляли маму подписывать какие-то бумаги. Свои бланки подсовывали инспекторы и воспитатели. Хорошо, у общественности не было ничего такого. Мама ничего не подписывала. Она только сидела и плакала. Я бы даже сказала, что ревела, но Витька всегда ругался и говорил, что мамы только плачут. Значит, она плакала и ничего не подписывала.

Сначала все эти люди пытались уговорить ее поставить подпись. Воспитатели даже шутили, что им хочется взглянуть на автограф человека, который взялся добровольно воспитывать Витьку. Потом начались угрозы. Маме сказали, что выгонят ее с работы. Подумаешь, какая мелочь! Потом — что выгонят из троллейбусного парка нашего папу. Тоже переживем! Дальше — не будут нас пускать в школу. И прекрасно! Замечательно! Мама стояла намертво.

Но они предвидели это. В ход пошла тяжелая артиллерия.

— Мы лишим вас родительских прав, — сказали инспекторы, — и отберем детей.

Все замерли. Наступила полная тишина. Полнейшая тишина. И тут Витька сказал:

— Мама, — он впервые назвал ее так, до этого все как-то обходился без этого, — мне нужно с тобой поговорить.

Стало еще тише, хотя куда уж? Потом произошло настоящее чудо. Все — милиция, инспекторы, воспитатели, даже общественность — все вымелись из нашего дома.

— Выйдите тоже, пожалуйста, — попросил нас Витька.

Они разговаривали, наверное, триста лет. Мы уже устали плакать, не могли ни о чем думать. И в этот момент в дом позвали нас. Нас, а не их.

— Я ухожу, — объявил Витька, — а вы берегите маму.

И вышел на улицу. С собой у него была толстая пачка бумаг, которые заставляли подписывать нашу маму.

Всю неделю мы не выходили из дома. Соседи не решались даже заглядывать в окна. Во дворе было необычно тихо.

А в выходные пришли Нина и Витька! Они приходили каждую неделю, каждые выходные. Витька теперь уехал к морю, Нина приходит и сейчас.

Все равно они наши.

Я вышла из дома, были какие-то дела. Во дворе прибиралась Любовь Николаевна. В последнее время она работала дворником. Сказала, что устала от детей. Мы поздоровались, и я пошла дальше. Но она, видимо, решила поговорить со мной.

— А ты знаешь, какой сегодня день? — спросила она. Это одна из немногих людей, которые замечают меня и не обращают внимания на маленький рост.

— Вторник.

— Хорошо. Но я не об этом. Пятнадцать лет назад в этот день в нашем городе открылся цех по производству мороженого. Это был прекрасный день. Ты помнишь?

Я не помнила. Во-первых, я была еще маленькая. Это было так давно.

— Нет, — сказала я, — конечно же, я не помню этот прекрасный день.

И пошла дальше. Но когда я добралась до троллейбусной остановки, то вспомнила. В то лето мы побывали у Балтийского моря. Но это было в августе, а в июле нас с Илюхой отправили в санаторий, чтобы мы набрались здоровья перед школой. Мы оба осенью готовились пойти в первый класс. Но какое там здоровье: столько лесных муравьев я не видела нигде на свете! Илья говорил, что их не надо бояться, но каждый раз, как мы бывали в лесу, мне приходилось повыше поднимать ноги, будто марширую. Стыдно сказать, но я боялась, что они заберутся мне в сандалии, будут ползать по ногам и кусаться. А лес мы навещали чуть ли не каждый день — через него шла дорога на озеро с лебедями. После каждой такой прогулки у меня начинали болеть ноги и голова. В конце концов меня положили в изолятор. Конечно, Илюха навещал каждый день. Но это было совсем не то же самое, что ходить вместе гулять.

Однажды в санаторий приехал папа. Это было так неожиданно. Из окна я видела, что пришел автобус. Остановился, а потом отправился дальше. А на остановке остался мой папа. Потом он пришел в изолятор, и мы с Илюхой уехали с ним. В тот же вечер мы все сели в поезд, который ехал к морю. У мамы был уже большой живот, мы все ждали Людмилку, а у меня была температура. В дороге ему пришлось с нами тяжело.

Само море я помню плохо, но это не беда, потому что есть фотография, где папа выводит меня из моря. А рядом столько людей! Нас на этой карточке, честно сказать, трудно узнать. Чтобы понять, что это именно мы, надо очень внимательно вглядываться. Вот какое оно большое! Вот сколько там людей!

А Илюха плавать не любил. Даже больше: он боялся моря. Как только он увидел столько воды, то сразу же решил, что дальше моря нет ничего. Что земля дальше не продолжается, а есть только вода, а за водой, видимо, и вовсе ничего нет. Край света. Когда он так говорил, мама только улыбалась и гладила свой живот. А папа объяснял, что края света нет, потому что Земля круглая. Но Илюха не верил. Он говорил: