Сама Долли сказала крестному правду. Она не собиралась выходить замуж, а хотела дождаться двадцати одного года и получить наследство, а потом жить самостоятельно, лучше всего здесь, в Ратманово, и разводить скаковых лошадей. И теперь, когда девушка дала себе слово уговорить родных, она решила больше не отступать, когда все снова будут улыбаться, слушая ее разговоры о свободе, считая, что Лисичка в очередной раз шутит. Долли с горечью подумала, что в их семье Кассандра — не Лиза, а она сама. Что странного в том, чтобы хотеть жить самостоятельно и заниматься любимым делом? Конечно, если бы появился красивый молодой человек, тоже увлеченный лошадьми, который смог бы с уважением отнестись к ее мечте и помогать ей в делах, Долли могла бы выйти замуж, ведь замужество дает женщине детей. Но таких мужчин не бывает, поэтому нужно следовать намеченному плану и добиться от родных обещания дать ей свободу.

Отогнав грустные мысли, княжна надела ночную рубашку и легла в постель. День, полный забот, утомил ее, и она мгновенно заснула, едва положив голову на подушку. Во сне она скакала на своем любимом Лисе среди сжатых полей Ратманова, а за ней летел табун таких же темно-рыжих легконогих коней, и она была счастлива как никогда в жизни.

Утро праздника выдалось великолепным. На высоком небе не было ни облачка, солнце быстро прогревало еще прохладный воздух и обещало к полудню залить Троицкое теплом и ярким светом.

Долли встала первой из сестер и, позвав горничную Фаину, шестнадцатилетнюю девушку, которую к ней приставила тетушка по возвращении в Ратманово, быстро причесалась и надела свое любимое атласное светло-зеленое платье, в котором сама себе очень нравилась. Совсем простое, без украшений, с небольшими рукавами фонариком, оно так ловко сидело на ее тонкой фигурке, что скрадывало пышную грудь, которой девушка стеснялась. К тому же светло-зеленый переливающийся атлас платья оттенял ее зеленые глаза, а темные рыжеватые волосы на его фоне казались еще ярче.

— Ну что ж, нужно выигрывать пари, — сказала она своему отражению в зеркале и побежала к спальне тетушки.

Мария Ивановна давно встала, распорядилась насчет завтрака и уже была одета в парадное светло-лиловое шелковое платье. Ее седые волосы были убраны в красивую прическу и закрыты кружевной наколкой в тон платью, а в ушах переливались большие овальные аметисты.

— Заходи, дорогая, — приветствовала она княжну, — вот, я достала изумруды твоей бабушки. Ты их хотела надеть?

Мария Ивановна открыла футляр, и Долли, задохнувшись от восторга, уставилась на колье из больших квадратных изумрудов, обрамленных бриллиантами; рядом лежали кольцо, браслет и серьги. Самый большой изумруд был в кольце, он был размером с ее ноготь. С запоздалым раскаянием девушка подумала, что действительно страшновато надевать такие вещи на деревенский праздник. Она взяла в руки футляр, подошла к зеркалу и надела серьги. Зеленый огонь камней переливался в солнечных лучах, падающих из окна, перекликаясь с яркостью ее зеленых глаз. Долли показалась сама себе взрослой гордой красавицей — такой она еще никогда не была.

— Тетушка, как красиво, — пролепетала девушка, и уже зная, что больше ничего из драгоценностей не рискнет надеть, расстаться с серьгами не смогла. — Я одену только серьги, а остальное заберите назад — вы правы, это слишком опасно, одевать такие украшения на деревенский праздник.

— Ты — умница, моя дорогая, — обрадовалась Опекушина, — конечно, этих серег достаточно, чтобы все поняли, какая ты богатая невеста, все сомнения будут сняты. Я пошла будить остальных девочек, а ты, если хочешь, можешь уже позавтракать, в столовой все готово.

Старая женщина заперла драгоценности в бюро и, обняв Долли, вышла из комнаты. Княжна дождалась остальных девушек в столовой. Ольга, только войдя в двери, сразу уставилась на сестру и замерла, не зная, что сказать.

— Ты выиграла пари, поэтому съешь мое пирожное на празднике, — улыбаясь, сказала младшей сестре Долли, — видишь, на мне только серьги, а ведь мы спорили на целый гарнитур.

— Но эти серьги ведь тоже из бабушкиных драгоценностей? — засомневалась младшая княжна, стараясь быть благородной. Она боролась со своей совестью, не решаясь принять победу.

— Конечно, но я спорила на весь гарнитур, значит, ты выиграла, — успокоила ее сестра, похлопав по руке, — не отказывайся, ты победила честно, я это признаю.

Счастливая Ольга заулыбалась, и все девушки сели завтракать. Долли окинула взглядом всех своих подопечных. Рано утром из дома привезли наряды для Мари и Натали. И теперь они сидели, наряженные в платья из тончайшего шелка, одинаково перевитые под грудью шелковыми лентами. На старшей девушке было белое платье, а на младшей — розовое. Ольга была в ярком голубом шелке, которой так шел к ее темно-серым с синеватым отливом глазам и каштановым кудрям. Только Лиза, хоть и надела светло-лимонное шифоновое платье, как посоветовала ей Долли, казалась бледной и грустной. Княжна решила, что нужно поговорить с Лизой перед праздником, сестра может совсем потерять силу духа и здоровье с этими своими видениями. Дав себе обещание, что она этого не допустит, Долли постаралась переключиться на веселые мысли.

— Сегодня праздник у крестного, и никто не испортит его ни мне, ни моим сестрам, ни моим подругам! — прошептала она новое заклинание.

Дворецкий Иван Федорович сообщил тетушке, что две коляски поданы к крыльцу. Девушка пожалела, что сегодня не сможет взять с собой Лиса. Ну да ничего, она сядет в одну коляску с Лизой и по дороге сможет поговорить с ней. Когда тетушка, окруженная яркой стайкой своих подопечных, выплыла на крыльцо, Долли шагнула вперед и, подавая всем по очереди руку, рассадила всех так, как хотелось ей: Мария Ивановна с гостьями и Ольгой поехала в первой коляске, а они с Лизой сели во вторую.

— Почему ты сегодня такая грустная? — ласково поглаживая руку сестры, спросила Долли.

— Нет, тебе показалось, — быстро ответила Лиза.

— Я знаю тебя слишком хорошо, поэтому вижу больше, чем остальные, придется тебе ответить мне правду, — княжна улыбкой смягчила жесткость своих слов, но, тем не менее, ждала ответа.

— Понимаешь, мне верят только те, кто младше меня, а взрослые не принимают меня всерьез. Вот ты пошутила, назвав меня Кассандрой, но ведь это — правда, я говорю то, что вижу и чувствую, а мне никто не верит.

— Я вчера поверила тебе, — Долли даже не поняла, как у нее вырвалась эта фраза, но, увидев просиявшее лицо сестры, не решилась взять свои слова обратно.

Счастливая Лиза обняла старшую сестру и расцеловала в обе щеки. Она взахлеб начала говорить, как счастлива оттого, что Долли поверила ей, а та, слушая вполуха, пыталась разобраться в своих мыслях. Когда они подъехали к Троицкому, княжна уже знала, что сказала сестре правду — та роза, о которой Лиза рассказала вчера, убедила ее в том, что их малышка обладает мистическими способностями. Теперь оставалось только принять это, а потом научиться с этим жить.

Лаврентий Островский собирался на прием к соседу-помещику впервые в жизни. Это было смешно, но это была правда. Отец выкинул его из дома, когда он был совсем юным, и не успел приобщиться к жизни богатой дворянской молодежи. Когда же он вернулся взрослым человеком, имения уже не было, как, впрочем, и денег, и Лаврентий вынужден был сам отказаться от общения с теми, кто знал их семью раньше.