— Или ты садишься на мотоцикл, или я оставляю тебя здесь. Мне до тебя нет дела, я прихватил тебя только затем, чтобы поехал Адам. Не исключено, что ты еще можешь оказаться нам полезной, но я в этом сильно сомневаюсь.

В этот момент я понимаю, что ничего не значу для этого человека. Совершенно ничего. Он без раздумий оставил бы меня на обочине дороги, в самой глухомани, зная, что моего парня сейчас везут на скорой, что моя дочь похищена, а мне вот-вот рожать.

Я чувствую себя абсолютно беспомощной. Окружающий мир стремительно выходит из-под контроля, и я ничего не могу с этим поделать.

Сажусь на мотоцикл.

Мы выезжаем раньше скорой, пересекаем мост через автостраду. Три года назад здесь была бы многокилометровая пробка. Сегодня — лишь ряд палаток вдоль обочины по одной стороне и двое конных всадников по другой. Дорога бежит между мягко катящимися полями. Мы проезжаем мимо указателей на Чиппенхэм, Корсхэм и Бат, и я уже начинаю гадать, куда именно мы направляемся, когда Савл вдруг сбрасывает скорость.

Ничего не понимаю. Вокруг ни души, впереди дорожка, ведущая к унылого вида холму. Значит, либо вверх, либо в объезд, думаю я. Ничего подобного. Несемся прямо на холм. Когда мы приближаемся, я вижу, что в холме вырублен проход и его закрывает большая железная дверь. По бокам от нее стоят двое мужчин в форме, вооруженные такими же винтовками, что и Савл и его спутники.

Бункер.

Возле двери мы останавливаемся. Охранники отдают честь, один из них отодвигает засов, а потом открывает дверь.

Я не хочу быть заживо похороненной в этом месте, где нет ни света, ни свежего воздуха. Я там не выживу.

— Мия здесь? — обращаюсь я к спине Савла.

Он молча заглушает мотор и слезает.

— Слезай, — приказывает он.

Я не двигаюсь. Я не хочу идти в холм.

— Я теряю терпение, Сара, — говорит Савл и, не давая мне опомниться, хватает меня, снимает с мотоцикла и ставит на землю. Меня шатает.

— Подождите минуту, пожалуйста, — прошу. — Мне нужно чуть-чуть размять ноги…

— Внутри разомнешь, — грубо отвечает он.

Смотрю на вход и вижу квадрат света, яркий пустой коридор метров двадцать длиной, и вот тут начинаю паниковать всерьез. Дыхание застряло в горле, по всему телу бегут мурашки, волосы буквально шевелятся от ужаса.

«Если я войду, то никогда не выйду».

— Мия здесь? — повторяю вопрос.

Савл тянет с ответом, точно раздумывая, стоит ли вообще открывать лишний раз рот.

— Да, — наконец говорит он.

Правда ли это? А как тут узнаешь. Есть только один способ…

В коридоре пусто, из мебели — несколько деревянных стульев вдоль стен. Искусственный яркий свет люминесцентных ламп на потолке режет глаза. В конце коридора железная решетка, а за ней вроде бы дверь лифта.

Иду за Савлом в сторону решетки. Он нажимает кнопку на стене, но пространство уже наполняется треском и скрипом. Лифт с буханьем останавливается. Створки-гармошки открываются, и я вижу группу людей в белых халатах, а также охранника в форме. Он отворяет решетку.

Белые халаты быстрым шагом протопывают мимо нас, направляясь ко входу в бункер.

— Расчетное время прибытия Адама Доусона — пять минут, — обращается Савл к одному из халатов, поравнявшись с ним.

Тот молча кивает. Под белым халатом на нем твидовый пиджак. На меня никто не смотрит. Как будто я превратилась в невидимку.

Вхожу в лифт. Вот это громадина, в нем можно человек по двадцать перевозить. Лет ему, правда, страшно подумать сколько, один пульт управления чего стоит. Никаких кнопок, только ретродиск с железной ручкой. Решетка со скрипом задвигается за моей спиной, и я резко оборачиваюсь.

Савл стоит с другой стороны.

— Это Сара, — говорит он охраннику. — Я подожду Адама. Это важно. — Его пронзительные черные глаза впериваются в меня. Я вижу в них легкую усмешку. — Не волнуйся, Сара. Тут глубина — тридцать метров. Самое безопасное место в Англии. Один вход, один выход.

— Я хочу видеть Мию, — говорю. — И Адама.

— Увидишь, — отвечает он, поворачиваясь ко мне спиной.

Больше я для него не существую.

Охранник захлопывает дверь лифта, переводит ручку в положение «ВНИЗ».

Махина дрожит, трясется, и мой живот подбрасывает, когда лифт начинает опускаться под землю.

«Что, черт возьми, это за место?»

Слышу голоса:

— Глаза двигаются… Он приходит в себя…

О ком они говорят?

— Адам. Адам, вы меня слышите?

Теперь они кричат на кого-то по имени Адам. Не повезло бедняге, кем бы он ни был, хуже нет, когда на тебя так орут.

Приоткрываю глаза, но вокруг такой яркий свет, что я тут же их закрываю.

— Вы видели это? К нему вернулось сознание. Адам! Адам!

Снова открываю глаза и понемногу начинаю различать чьи-то лица. Я знаком с этими людьми? Перевожу взгляд с одного на другого. Кругом лица с глазами, носами, ртами и числами, но я понятия не имею, кто они такие, кто я такой и где мы находимся. Знаю лишь, что я жив и дышу. «Что произошло?»

Один из них обращается ко мне. Лицо такое, будто его расплющило в дверях лифта. 8112034. На вид ему лет пятьдесят, одет в белый халат, из-под которого виден твидовый пиджак. Волосы у него неправдоподобно каштановые, ни намека на седину, зачесаны на одну сторону и свисают вдоль пухлых щек.

— Адам, если вы меня понимаете, моргните.

Я понимаю его, просто не уверен, что меня зовут Адам, но все равно моргаю. На лицах появляются радостные выражения.

— Хорошо, — говорит он. — А теперь можете сжать мою руку?

Пытаюсь оглядеть себя, но большой воротник вокруг шеи мешает. Чел держит меня за левую руку. Вот черт, а я даже не знаю его. Или знаю? Может, он мой отец или еще какой-нибудь родственник? Тогда понятно, чего он так со мной церемонится.

Его полные пальцы сжимают мои.

— Чувствуете? Можете пожать в ответ?

Пожимаю его пальцы в ответ.

— Превосходно.

Он прощупывает мое тело. Руки, кисти, ноги и ступни — все в норме.

— Замечательно, — говорит он. Я не знаю его, но рад, что он рад. Я начинаю расслабляться. — Какое у меня число, Адам?

Он задает этот вопрос тем же спокойным тоном, что и предыдущие, но меня будто током прошибает. Умиротворения как не бывало. В голове один за другим звучат сигналы тревоги. И тут я слышу еще один голос. Но он не принадлежит никому из собравшихся. Голос раздается в моей голове: «Никому не говори, Адам. Ни одной живой душе. Никогда».