– Да, спасибо, но это уж точно последний!

Я с наслаждением закрыла глаза, ощущая, как шоколад тает на языке. Какое счастье, что кондитерша оказалась законченной перфекционисткой, и какая удача, что все недостаточно совершенные образцы её творчества доставались служащим! К примеру, кусочек апельсиновой цедры, выглядывавший из глазури, считался веским поводом забраковать птифур. А однажды она отослала обратно на кухню целый противень эклеров. Знаете почему? Потому что, по её мнению, они слишком походили на… пенисы.

– Ну что, твой первый рабочий день в качестве няни выдался таким ужасным, как ты и воображала? – осведомился месье Роше.

– Он затмил мои худшие предположения. – Я драматически закатила глаза. – А ведь детей было только двое. Но с завтрашнего дня рядом со мной будет настоящая воспитательница, которая наверняка будет знать, что делать, если дети убегают с детской площадки и бросаются под машину, вместо того чтобы лепить снеговика…

С воспитателями в «Шато Жанвье» дело обстояло примерно так же, как со швейцарами и посыльными, – в любое другое время года услуги воспитателя здесь не предлагались. Конечно, за исключением случаев, когда кто-то заранее запрашивал услуги няни. Тогда владельцы отеля лезли из кожи вон, но в итоге добывали няню. Однако на рождественских каникулах из ближайшего городка в отель ежедневно приезжала воспитательница, официально развлекавшая всех юных гостей (до двенадцати лет) с девяти утра до шестнадцати тридцати. А в этом году ей ассистировала ещё и я, талантливая практикантка, обожающая детей.

– Хм-м! – Ни в чьих устах «хм-м» не звучало столь очаровательно, как в устах месье Роше. Ни тени осуждения или сомнения, одно лишь искреннее участие и поддержка. – В такую погоду завтра вам, вероятно, так или иначе придётся остаться в здании. Кстати, при необходимости игровая комната запирается на ключ. Ключ лежит внутри, на притолоке, на случай, если кто-то захочет удрать.

– Или прорваться внутрь, – продолжила я, вспомнив о Доне Буркхардте-младшем.

В единодушном молчании мы прихлёбывали капучино, который я принесла с собой. За разговорами он, к сожалению, успел почти остыть, но кофе в отеле был настолько хорош, что его можно было пить даже холодным.

Я чувствовала, как напряжение и нервозность уступают место спокойствию.

Консьерж месье Роше действовал на меня успокаивающе, как бальзам на душу. Понятия не имею, как это ему удавалось, но в его присутствии я становилась увереннее и спокойнее. Конечно, мои проблемы при этом никуда не девались, но словно бы уменьшались в размерах. Вот и сейчас ссора с Гортензией и утреннее пихание локтями в душе показались мне мелочами – такими, что я даже не рассказала о них месье Роше.

Возраст консьержа было практически невозможно определить. С одной стороны, на его бледном вытянутом лице я почти не могла разглядеть морщин – только лучики вокруг глаз. С другой стороны, его седые волосы, а также забота о других и мудрость позволяли предположить, что он, скорее, годился мне в дедушки, чем в отцы. Однажды я спросила у него, сколько ему лет. В ответ он недоумённо посмотрел на меня и сказал: «Ах, люди, люди!.. Вечно вы интересуетесь цифрами», после чего я утвердилась во мнении, что месье Роше гораздо старше, чем кажется.

После недавнего скандала и лихорадочной суеты спокойствие, воцарившееся в фойе, казалось особенно благостным. Я наслаждалась каждой его минутой, отчётливо понимая, что это затишье перед бурей. Бен в это время разбирал документы. Господин и госпожа Людвиг из номера 107 сидели на диване перед пылающим камином, периодически тихонько шурша газетами. А оба посыльных стояли, беспомощно озираясь вокруг, и выглядели так, будто их сейчас заставят танцевать марш оловянных солдатиков из «Щелкунчика».

Несколько гостей уже прибыли, но большинство мы ждали сегодня вечером и в течение завтрашнего дня. Перед Марой Маттеус на стойке зарегистрировался немолодой одинокий мужчина неприметной наружности, которого я сочла бы скучным… если бы не месье Роше.

– Ну уж нет! Скучным этого человека не назовёшь… – пробормотал он. – Посмотри повнимательнее. Возможно, сначала, в пальто, это не слишком бросается в глаза, но он в прекрасной физической форме. Прибавь к этому мягкую походку, костюм, сшитый по индивидуальным меркам в ателье, цепкий взгляд, которым он незаметно обшарил фойе… Кроме того, ты заметила? У него под мышкой что-то оттопыривается. Это, несомненно, кобура, а в ней пистолет.

– Ага! – возбуждённо проептала я, действительно разглядев что-то под пиджаком мужчины. – Это наёмный убийца? Или… э-э-э… брачный аферист, который… э-э-э… почему-то носит оружие… Наверное, нам нужно сообщить куда следует, что один из постояльцев разгуливает по отелю с пистолетом? Он же может на кого-нибудь напасть!

Однако месье Роше только улыбнулся:

– Он поселился в номере 117, рядом с панорамным люксом, поэтому я практически уверен, что он телохранитель, которого наняли обеспечивать безопасность семейства Смирновых.

– А-а!

Эта версия показалась мне менее увлекательной, но более безопасной, чем гипотеза о наёмном убийце. Семейство Смирновых из России, забронировавшее панорамный люкс, похоже, было весьма специфическим. Вне всякого сомнения, они считались особенными гостями, и в первую очередь – богатыми. Помимо приветственного угощения за шестьсот франков и букета роз (в придачу шампанское, трюфели, чёрная икра и японская клубника), они заказали ещё и цветочную композицию из тридцати пяти белых амариллисов и четверть килограмма сырой шаролезской говядины. Мясо следовало положить в холодильник. По всей видимости, оно предназначалось для их собаки – исключения из правил отеля номер четыре, помимо мопса Дитрихштайнов и пуделей Мары Маттеус. (Судя по заказанному количеству говядины, собака Смирновых была лилипутом или сидела на жёсткой диете.)

Я поставила чашку из-под капучино на стойку. Снаружи уже смеркалось. Как будто нарочно выждав подходящий момент для своего появления, с лестницы грациозной походкой сошла составить нам компанию Запретная кошка. Она запрыгнула на стойку и уселась между настольным звонком и моим локтем, изящно изогнувшись, словно китайская ваза эпохи Мин. Точнее, уникальная китайская ваза эпохи Мин, которая мурлычет и вылизывается.

При виде Запретной кошки супруги Людвиг подтолкнули друг друга локтями и заговорщицки улыбнулись друг другу. Пожилая парочка из номера 107 входила в число моих любимцев: они всюду ходили, трогательно взявшись за руки, читали друг другу стихи и вообще были в высшей степени очаровательны. Он называл её «моя красавица», она его – «мой любимый». Со своими старомодными причёсками и костюмами, которые, вероятно, казались им самим донельзя элегантными, а со стороны выглядели бедновато и просто, супруги словно перенеслись сюда из середины прошлого века. Они явно не привыкли к тому, чтобы их кто-то обслуживал, и страшно стеснялись этого. Супруги Людвиг ежедневно оставляли на комоде пятифранковую монету с запиской: «Это Вам, милая горничная!»

Заправляя постель, я всегда клала каждому из них на подушку по две шоколадки вместо одной, а потом честно опускала монету в копилку чаевых для персонала в офисе, хотя, очевидно, эти деньги предназначались именно мне. Помимо того факта, что остальные горничные в отеле с трудом подходили под описание «милый», Людвиги регулярно осыпали меня похвалами за то, что я выполняла какие-то их пожелания. Вообще-то это были совершенно обычные просьбы. Например, заменить подушку на более жёсткую или обработать обувь водонепроницаемым средством.