Теперь, слава богу, ее уже не волновали его выходки и измены. Или все же волновали?..

Не думай об этом, перебила Вирджиния себя. Сосредоточься не на чувствах, а на событиях.

Итак, «мерседес» подкатил к подъезду, а я отскочила от окна и вернулась на кровать. Потянулась к наушникам, надела их и включила плеер, дабы не быть невольным «слушателем» сексуальных увеселений Лайонела и его очередной подруги. Я листала журнал и слушала «Длинную мокрую осень» в исполнении Джеффри Хогана. Сколько прошло времени? Полагаю, порядка получаса, максимум минут сорока. Потом я услышала тот странный шум. Странный, потому что он прорвался в наушники. Я не поняла, что это такое, но вдруг разнервничалась, потому что внизу происходило что-то необычное. Даже лежа на кровати, я ощутила, как содрогнулся дом. Будто уронили что-то очень тяжелое.

О чем я тогда подумала? Первой мыслью было, что Лайонел избивает приехавшую с ним женщину. Я пошарила рукой в тумбочке, разыскивая пистолет, купленный вскоре после того инцидента, сунула его в карман, плотнее запахнула халат и на цыпочках стала спускаться вниз…

Ну-ну, подбодрил ее единственный в эти дни умозрительный собеседник, вот ты спустилась и что увидела?

Увидела? — Вирджиния потерла руками виски, пытаясь стимулировать кровообращение, а с ним и память. Но тщетно. Опять черная пустота. Снова. В который раз…

Нет-нет, я вспомню. Итак, вот я спускаюсь вниз, сворачиваю налево, к закрытой двери в гостиную, откуда доносится голос. Мужской или женский? Мужской… нет, нет, кажется, женский, но грубый.

Отлично, подбодрил ее вечный соратник-противник внутренний голос. А дальше? Ты подходишь и открываешь дверь? Так? И что видишь?

Я подхожу, берусь за ручку, медленно поворачиваю ее, стараясь не шуметь…

Ну-ну, продолжай. Давай же, вспоминай!

Я приоткрываю дверь и…

Если бы Вирджиния не утратила дар речи, она бы закричала от разочарования, а так только закрыла лицо руками и заплакала слезами бессильной ярости. Потому что перед ней опять опустился черный экран, скрывавший то и тех, что было в гостиной.

— Марк? Рад тебя слышать. Что нового?

— Только что говорил с Тедом.

— Вот как? И… — Бернштейн замолчал, терпеливо ожидая продолжения.

— И он считает, что наша общая знакомая достойна доверия. По крайней мере процентов на девяносто.

— Правда? Что я говорил тебе, Марки? А ты сомневался.

— Эй, погоди, приятель, не радуйся преждевременно. Ты ведь говорил мне совсем другое, насколько я помню. Уверял, что она чиста как свежевыпавший снег. Это, извини за неприятное напоминание, пока остается под большим вопросом. Но, учитывая проявленную ею добрую волю и положительный отзыв Теда, я согласен потратить некоторое количество драгоценных часов моего отдыха на то, чтобы попытаться раскопать новые факты.

— Марки, я твой вечный должник, — с искренним чувством, столь странным и неожиданным у адвоката, ответил Бернштейн. — С чего ты начнешь? Не хочу давить тебе на психику, но все же напомню, что процесс стартует в следующую пятницу, ровно через неделю.

— Твое нежелание в высшей степени похвально. Моя несчастная психика сейчас и так словно под многотонным грузовиком побывала.

— Что, все то дело на Вест Рузвельт?

— Угу. Устал как собака. Сегодня первый раз удалось проспать пять часов подряд. Впрочем, что толку жаловаться? Нечего было такую работу выбирать. Стал бы кем-нибудь другим, банковским клерком, к примеру, или продавцом в спортивном магазине, а еще лучше в книжном. Сидел бы целыми днями за стойкой и романы почитывал. А то уже забыл даже, когда газету в последний раз видел.

— Ладно-ладно, бывают профессии и хуже, — примирительным тоном заметил Эд.

— Да? Ну-ка назови.

— Н-ну… — Он задумался, почесал затылок, ничего не придумал, хмыкнул. — Хотел было сказать «адвокат», но вдруг вспомнил, что получаю раз в десять больше тебя.

— Именно! — с торжеством воскликнул Марк, потом посерьезнел. — Знаешь, нам бы с тобой почаще встречаться или хоть перезваниваться. Мне как-то немного легче стало. Хорошо, давай к делу. Я заканчиваю в восемь, если, конечно… Ну, ты сам знаешь, что дальше, однако будем надеяться, сегодня ничто не помешает. Думаю, часам к девяти успею добраться до Лонг Шор-драйв. Не лучшее время для визита, но я ведь не в гости собираюсь, верно?

— Отлично, в таком случае встретимся там. Я обещал миссис… хм… нашей общей знакомой быть у нее в семь. Но если хочешь, могу перенести и заехать сначала за тобой.

Марк, задумавшись лишь на секунду, отказался. Как ни смешно, но почему-то мысль о том, чтобы снова появиться перед Вирджинией с покрытыми щетиной подбородком и щеками, да еще в мятом костюме, была ему неприятна. Если поторопиться, то можно забежать в ближайший к участку магазин и купить хотя бы новую сорочку и джемпер, а потом заскочить домой и побриться. Да, пожалуй, так будет лучше, решил он, простился с другом и повесил трубку. Потом повернулся к компьютеру и продолжил методично заполнять графы отчета, но что-то словно зудело в мозгу, мешая сосредоточиться на деле.

Марк тряхнул головой, задумчиво расчесал пальцами растрепанную шевелюру, пытаясь понять, что же его тревожит. Так и не придя ни к какому выводу, поднялся и прошел в туалет, умылся ледяной водой и взглянул на свое отражение в зеркале. Увиденное не порадовало его.

И до чего же я докатился, черт побери? Волосы не стрижены уже почти месяц, несмотря на требования протокола, опять небрит, глаза ввалились и покраснели. Жалкое зрелище, больше чем жалкое… Душераздирающее. Одно слово, холостяк, причем не по призванию, а вынужденный, так и не научившийся быть холостяком.

Вон посмотри на Ронни, сказал он себе, лихорадочно роясь в карманах в поисках расчески. Мужику скоро пятьдесят, а он всегда опрятный, брюки со стрелками, хоть бумагу режь, каждый день новая сорочка и галстук. В парикмахерскую раз в неделю не ленится ходить, в нижнем ящике стола бритву запасную держит на случай, если вечером соберется куда-нибудь пойти. Вот это человек заботится о себе.

А я что? После ухода Лео совсем в неряху превратился. И не надо говорить, что времени совсем нет. Чушь! Ронни работает не меньше меня, а вот ведь все успевает. Наверное, дело в чем-то другом…

Марк пожал плечами и вернулся на место, пообещав себе использовать уик-энд с максимальной для собственной внешности пользой.

Первые десять минут он сосредоточенно стучал по клавишам, но вскоре внимание снова стало рассеиваться.

Какого дьявола я думаю о такой ерунде? Да какая, черт побери, разница, как я выгляжу? Что я, ухаживать, что ли, собираюсь за кем-то? Впечатление хочу произвести? Так ведь нет же. С какой стати вдруг…

Тут перед внутренним взором неожиданно появилось тонкое лицо, окруженное облаком пышных вьющихся волос, и прямо в душу устремился полный муки взгляд карих глаз.