– А теперь – к речке! – скомандовала она. – Я – на Гортензии, ты – на Юланде!

Еще не опомнившись, я помог ей сесть верхом и одним прыжком взлетел на своего скакуна. Пытаясь прийти в себя, я даже не заметил, как мы добрались до речки.

Мари-Анна спешилась и принялась раздеваться.

– Но... – начал я. Чувства мои не возражали против происходящего, но разум был в сомнении.

Она повернулась ко мне, сбрасывая рубашку.

– В чем дело? Мы же не собираемся делать сейчас ничего плохого, верно? Да и вообще не собираемся! Стало быть, раздевайся и идем купаться.

– Мы... не?.. – промямлил я, хватаясь за последнюю соломинку.

– А иначе мы лишимся единорогов.

Единороги. Все сразу стало на свои места. Естественно, что они считаются крайне редкими животными, ибо увидеть их могут лишь девственницы да девственники. Я был уже достаточно взрослым, чтобы понимать намеки, касающиеся Тайн Взрослой Жизни, хотя сам еще в нее не вступал. В противном случае мне бы просто не удалось приблизиться к единорогу.

Я спешился и сбросил одежду. Мы плавали в прохладной чистой воде, обнаженные и невинные, как фавн с нимфой. И все же некое смутное сожаление шевелилось в моей душе. Даже перемазанная в грязи Мари-Анна была удивительно красива, а сейчас она стала еще красивее.

– Почему ты так на меня смотришь? – наивно спросила она.

– Я никогда не видел ничего прекраснее, – ответил я, не задумываясь.

Теперь наступил ее черед покраснеть.

– Никто мне этого раньше не говорил. Спасибо, Хамфри.

С приятным удивлением я понял наконец, что мы действительно ровесники. У нее было тело сформировавшейся женщины, а у меня тело сформировавшегося гнома, а опыт – приблизительно одинаков. Мне было приятно сознавать, что мой невинный комплимент тронул ее до глубины души.

В голову полезли куда менее невинные комплименты, но я сдержался. Обмана в этом никакого не было, а была элементарная вежливость. И осторожность.

Итак, мы плавали, мылись, бегали по берегу нагишом, чтобы скорее обсохнуть, высматривали съедобные фрукты и орехи. И я думал невольно: если это начало новой жизни, то оно мне нравится.

Дело шло к вечеру.

– Хорошо бы поискать место для ночлега, – сказала Мари-Анна.

Проще всего было бы вскарабкаться на подходящее дерево и там и заночевать, но вряд ли она имела в виду такой ночлег. Что касается меня, то я привык к неудобствам.

– Я, пока шел сюда, приметил домик у дороги. Может быть, хозяева позволят нам переночевать на полу.

– Можно попросить подушки и одеяло, – добавила она.

Мы вскочили на единорогов, и весьма быстро преодолели расстояние, на которое я потратил днем не меньше часа. Домик стоял посреди небольшого поросшего сорной травой пустыря и имел такой мирный вид, что я невольно заподозрил неладное.

– Больно уж он безобидно выглядит, – сказал я.

– Дом как дом, – возразила она. – Не съест же он нас, в конце-то концов!

Пристыженный ее беспечностью, я спешился и, подойдя к двери, постучал. Дверь открылась сама собой, явив уютное жилище, где было все, что нам необходимо: стол, стул, а главное – кровать с кипой подушек и одеял. Меня это несколько насторожило. Раскидистая тенистая путана, свесившая щупальца над тропинкой, тоже кажется безвредной до тех пор, пока беспечный путник не попадет в ее объятия. Дом, конечно, не дерево, и тем не менее...

– Где же хозяева? – подойдя ко мне сзади, спросила Мари-Анна. Мне стало приятно, что она стоит у меня за плечом. Честно говоря, мои отношения с ней были такими же таинственными и замысловатыми, как с этим вот домом, правда, причина была другая.

– Пусто, – сказал я. – Хозяевами даже и не пахнет.

Я мог это утверждать с полной уверенностью после купания в целебном источнике мое обоняние стало куда острее.

– Стало быть, дом ждет жильцов, – беззаботно заметил она. – Нам ведь только ночь переночевать.

Она отодвинула меня и вошла внутрь. Я последовал за ней – ведь не мог же я оставить ее одну! Впрочем, ничего страшного не произошло. Дом действительно ждал жильцов. Да, но с какой целью? Я был далеко не уверен в том, что цели эти совпадают с нашими.

Мари-Анна сказала единорогам, что до утра в них нужды нет, и животные умчались. Хорошо, когда есть магический талант. Ах, если бы я тоже умел что-нибудь такое!

Я взглянул на кровать и сказал:

– Я возьму несколько одеял и постелю себе на полу.

– Да не будь ты глупеньким! Ляжем на кровати вдвоем.

Я не возражал. Оказывается, иногда бывает даже приятно, когда тобой помыкают. Впрочем, тут все зависит от того, кто помыкает. У Мари-Анны, например, это выходило просто замечательно.

Она мигом переоделась в ночную сорочку, извлеченную из мешочка – скорее всего, магического, потому что в нем не поместилась бы и половина извлекаемых из него вещей. Я старательно отводил взгляд от ее штанишек, хотя видывал ее во время купания и совершенно обнаженной. Но нагота наготой, а штанишки штанишками. Тот, кто постиг Тайны Взрослой Жизни, обязан весьма тонко различать эти понятия. Я переоделся в сухие шорты, и мы залезли под одеяло.

Затем Мари-Анне пришла в голову новая мысль.

– Кстати, ты не знаешь, как вызывают аиста с младенчиком?

– Нет, – сказал я.

– Это хорошо. А то единороги этого терпеть не могут. Я тоже не тороплюсь узнать.

К несчастью, любопытство – моя страсть. Я хотел знать все о Ксанте, в том числе и то, как аисты приносят младенчиков. Однако лежать рядом с нежной и теплой Мари-Анной было так хорошо, что ради этого стоило пожертвовать даже любопытством. Я решил, что тоже не буду интересоваться аистами и прочим. Во всяком случае, сейчас.

– Расскажи мне о себе, – сказала она.

Я удивился.

– Но разве ты не хочешь спать? Ты что, не устала?

– Устала, конечно. Но должна же я знать, с кем сплю.

Резонно. И я начал рассказывать о моей тусклой жизни и о желании узнать в один прекрасный день (если повезет, конечно) все-все-все о Ксанте.

Странно, но она выслушала меня с интересом.

– Я думаю, что это весьма похвально, Хамфри. Я уверена, что когда-нибудь тебе это удастся. – Она прижалась ко мне, и так это было чудесно, тепло и мягко!

– А... могу ли я узнать что-нибудь о твоей жизни?

Она засмеялась.

– Почему бы и нет, Хамфри, если тебе это интересно! Но рассказ будет коротким: я сбежала из дому.

– Но ты кажешься такой красивой девушкой!