Люди, которые приветствовали теперь посланца Его Величества короля Великобритании, были те самые островитяне, что прежде оплакивали отъезд французов. Однако с тех пор прошло четырнадцать лет; старшее поколение частью вымерло, новое же самоуверенное поколение хранило воспоминание о прошлом, как хранят старые семейные документы. Прошло четырнадцать лет, и этого более чем достаточно, чтобы забыть о смерти лучшего друга, нарушить клятву, чтобы убить, похоронить или изменить имя великого человека или великой нации.

Собравшиеся не сводили глаз с лорда Маррея, пока тот не вошел в здание правительства, когда же двери дворца закрылись за ним, внимание всех обратилось к фрегату.

В этот момент наш герой сходил с корабля, и любопытство толпы было приковано к нему, ведь все видели, как учтиво разговаривал с ним лорд Маррей и как дружески пожал ему руку. Поэтому собравшаяся толпа с присущей ей проницательностью решила, что незнакомец принадлежит к высшей знати Франции или Англии. Предположение превратилось в уверенность, когда присутствующие увидели две ленточки в его петлице, одна из которых, следует признать, в описываемую нами эпоху встречалась не столь часто, как теперь. У обитателей Порт-Луи было время рассмотреть вновь прибывшего, который, всматриваясь в собравшихся, казалось, искал кого-то из друзей или родственников. Он остановился на берегу, ожидая, пока выгрузят лошадей губернатора. Его слуга с загорелым лицом, одетый, как африканский мавр, оседлал двух коней и повел на поводу, словно бы не доверяя их онемевшим ногам; он последовал за хозяином, который шел, оглядываясь вокруг, как будто ожидая, что увидит среди равнодушных знакомое лицо.

Среди людей, встречавших иностранцев в месте, носившем меткое название «Мыс Болтунов», стоял господин де Мальмеди, толстый человек лет пятидесяти — пятидесяти пяти, с седеющими волосами, грубыми чертами лица, с резким голосом. Здесь же находился красивый молодой человек двадцати пяти или двадцати шести лет. Пожилой мужчина был одет в коричневый шерстяной сюртук, нанковые брюки и белый пикейный жилет. На нем был вышитый галстук; длинное жабо, обшитое кружевом, красовалось на его груди. Черты лица молодого человека были немного резче, чем черты его спутника, и все же он походил на него, очевидно было, что эти двое состоят в самом близком родстве; на младшем были серая шляпа и шелковый платок, небрежно повязанный на шее, и белые брюки и жилет.

— Удивительно интересный мужчина, — обмолвился толстяк, глядя на незнакомца, проходившего в тот момент мимо него. — Если он останется на острове, матери и мужья должны приглядывать за своими дочерьми и женами.

— Смотрите', какая замечательная лошадь, — сказал его собеседник, поднося лорнет к глазам, — если не ошибаюсь, чистокровная арабская.

— Ты знаешь этого господина, Анри?

— Нет, отец, но если он пожелает продать свою лошадь, то на нее найдется покупатель, он заплатит тысячу пиастров.

— Купит ее Анри де Мальмеди, не так ли? — заметил отец, — ведь ты богат, можешь позволить себе такую роскошь.

Вероятно, вновь прибывший слышал, о чем говорили Анри с отцом, так как он обратил на них взгляд, исполненный презрения: казалось, он отлично знал, что это за люди.

Не отрывая от них глаз, он промолвил:

— Опять они! Всегда они!

— Что ему от нас надо? — спросил отец.

— Не знаю, — ответил Анри, — при первой встрече с ним, если он вновь злобно на нас посмотрит, я потребую объяснения.

— Чего ты от него требуешь, — приезжий человек, он не знает, кто мы такие.

— Ну что ж, тогда я объясню, кто мы, — пробормотал Анри.

Иностранец, презрительный взгляд которого вызвал столь угрожающее намерение, даже не обернулся и, нимало не беспокоясь о произведенном впечатлении, продолжал путь к крепостной стене. Когда он подошел к парку Компании , внимание его привлекла группа людей, собравшихся на мостике, который соединял парк с двором красивого дома. На середине мостика стояла очаровательная девушка лет пятнадцати или шестнадцати. Иностранец, человек, близкий к искусству, а следовательно, неравнодушный к прекрасному, остановился, чтобы вдоволь полюбоваться ею. Девушка стояла на пороге своего дома; очевидно, она принадлежала к одной из богатых семей острова; подле нее стояла гувернантка, по белокурым волосам и прозрачной коже в ней можно было признать англичанку. Здесь же был старый негр, готовый по первому знаку исполнить любое приказание девушки.

Перед девушкой стоял человек, у которого она хотела купить веер из слоновой кости — хрупкий, прозрачный, словно кружево. То был китаец в большой соломенной шляпе, из-под которой свешивалась длинная коса; он был одет в синие холщовые брюки и блузу из той же материи. У его ног лежал бамбуковый шест, на концах шеста были прикреплены корзины, наполненные мелкими безделушками, которые в колониях, да и во французских изысканных магазинах Альфонса Жиру и Сюсса, кружат голову девушкам, а иногда даже их матерям.

Как мы уже сказали, из сокровищ, разложенных на коврике у ее ног, прекрасная креолка обратила внимание на веер с изображениями домов, пагод, сказочных дворцов, собак, львов и фантастических птиц, а также людей и животных, которые могли существовать лишь в прихотливом воображении жителей Кантона и Пекина.

Она спросила о цене веера. Однако трудность заключалась в том, что китаец, высадившийся на острове всего несколько дней назад, не знал ни французского, ни английского, ни индийского языков, потому он ничего не ответил на заданный ему на этих трех языках вопрос. Обитатели берегов Желтой реки в Порт-Луи иначе не называли его, как Мико-Мико; только эти два слова он произносил, пробегая по улицам города с длинным бамбуком и корзинами то на одном, то на другом плече. По всей вероятности, эти слова означали:

«покупайте, покупайте». Общение Мико-Мико с его клиентами сводилось до сих пор к языку жестов и мимики. Вот и красивая девушка, которая не имела случая глубоко изучить язык аббата Эпе , не могла теперь объясниться с Мико-Мико.

В этот-то момент к ней приблизился чужеземец.

— Простите, мадемуазель, — сказал он, — видя, что вы в затруднительном положении, осмеливаюсь предложить вам свои услуги: соблаговолите воспользоваться мною как переводчиком?

— О, мсье, — ответила гувернантка, в то время как щеки девушки зарделись, — благодарю вас за любезное предложение; вот уже десять минут, как мадемуазель Сара и я упражняемся в филологии, но не можем заставить этого человека понять нас. Мы обращались к нему по-французски, по-английски, по-итальянски, но он не понимает ни одного из этих языков.

— Может быть, мсье знает какой-нибудь язык, на котором говорит этот человек, милая Анриет, — сказала девушка. — Мне так хочется купить этот веер, что, если бы мсье удалось узнать его цену, он оказал бы мне истинную услугу.

— Но вы же видите, что это невозможно, — возразила Анриет, — китаец не говорит ни на каком языке.