Поначалу я просто сижу, надеясь, что он заметит мою макушку, догадается, что я проснулась, и сделает музыку потише.

Ничего подобного.

Тогда я откидываюсь на спинку, тру ладонью затекшие мышцы шеи — я все это время спала на руке, — потом оборачиваюсь, гляжу на него. Он что, тоже спит? Разве можно спать, когда тебе в уши орет такая музыка? В автобусе темно, хоть глаз выколи, только кое-где горят тусклые лампочки над сиденьями, направляя свет на книгу или журнал, да крохотные зелененькие и синенькие огоньки на приборной доске водителя. Парень за моей спиной укрыт мраком, как одеялом, но часть лица мне все-таки видно, она освещена луной за окном.

После секундного колебания встаю коленками на сиденье, перегибаюсь через спинку, стучу по его ноге.

Он не двигается. Стучу сильнее. Шевелится, медленно открывает глаза, смотрит на меня снизу вверх, начиная с живота над спинкой кресла.

Наконец вынимает из ушей крохотные наушники, и музыка начинает звучать еще громче.

— Вы не могли бы сделать немного потише?

— А что, неужели слышно?

— Вот именно — слышно, и довольно громко, — поднимаю я брови.

Он пожимает плечами, нащупывает на плеере кнопку громкости, и музыка стихает.

— Спасибо, — говорю я и сползаю обратно на сиденье.

На этот раз я не ложусь на оба кресла в позе внутриутробного плода, а прижимаюсь головой к стеклу. Складываю руки на груди и закрываю глаза.

— Эй, послушайте… — (Открываю глаза, но головой не двигаю.) — Вы еще не спите?

Отрываю голову от окна, поворачиваю и вижу лицо склонившегося надо мной парня.

— Буквально только что закрыла глаза, — отвечаю я. — Разве можно за это время уснуть?

— Ну, не знаю… — шепчет он. — Мой дедушка мог закрыть глаза и через две секунды уже спал.

— Ваш дедушка страдал нарколепсией?

Пауза.

— Не знаю, вообще-то… Кажется, нет.

«Странно», — думаю я.

— А вам что от меня-то надо? — спрашиваю, стараясь говорить так же тихо.

— Ничего, — улыбается сверху он. — Просто хотел узнать, спите вы или нет.

— Зачем?

— Чтобы снова включить погромче.

Секунду размышляю над его ответом, потом поворачиваюсь так, чтобы разглядеть его получше.

— Хотели дождаться, пока я усну, чтобы снова включить погромче и опять меня разбудить, да?

У меня это просто в голове не укладывается.

Он снова усмехается:

— Но ведь проспали же вы целых три часа, и ничего, музыка вас не разбудила. Значит, вас разбудила не музыка, а что-то другое. Я так думаю.

Я сдвигаю брови:

— Ммм, а вот я уверена, что проснулась именно от музыки.

— Ну ладно. — Он снова садится на свое сиденье и пропадает в темноте.

Жду еще несколько секунд, потом закрываю глаза, готовясь к тому, что он еще что-нибудь учудит, но, когда этого не происходит, снова погружаюсь в мир, где нет сновидений.

Наутро меня будят яркие солнечные лучи, бьющие прямо в окно автобуса. Приподнимаюсь, чтобы лучше видеть: любопытно, изменились ли пейзажи за окном. Нет, не изменились. И только теперь замечаю, что за спиной из наушников снова звучит музыка. Лезу на спинку кресла, ожидая увидеть, что он снова спит без задних ног, но вижу только довольную улыбку, которая ясно говорит мне: «Ну а что я вам говорил?»

Я закатываю глаза к небу и сползаю обратно, кладу сумку на колени и начинаю в ней рыться. Мне хочется найти в ней хоть что-нибудь, чтобы чем-то отвлечься. Книгу, например. Или, на худой конец, кроссворд. Что угодно. Тяжело вздыхаю и от нечего делать сплетаю пальцы, начинаю вертеть большими пальцами один вокруг другого. Буквально. Интересно, где мы сейчас едем. Неужели все еще в Канзасе? Скорей всего, да, потому что на всех обгоняющих нас машинах канзасские номера.

Не найдя никакого достойного занятия, начинаю прислушиваться к музыке за спиной.

«Неужели?.. Этого не может быть…»

Из наушников парня слышится песня «Feel Like Makin’ Love». Я узнаю ее сразу по выразительному гитарному соло, которое знает каждый, даже если к группе «Бэд компани» совершенно равнодушен. Лично я к классическому року отношусь терпимо, но предпочитаю что-нибудь поновее. Дайте мне послушать «Мьюз», Пинк или «Сивил Уорз»[4], и больше мне ничего не надо.

Чертовы наушники, да они совсем рядом, болтаются над спинкой кресла, почти касаются плеча, и это выводит меня из себя. Я дергаюсь, и рука непроизвольно отмахивается, как от назойливой мухи.

— Какого черта? — чуть не кричу я, глядя на парня, который снова свесился надо мной сверху.

— Вам, наверное, скучно, — говорит. — Хотите, дам послушать? Может, конечно, у вас другие вкусы, но вы только послушайте, вам обязательно понравится. Честное слово!

Гляжу на него, скроив изумленную гримасу. Он что, серьезно?

— Спасибо, не надо, — отвечаю и отворачиваюсь.

— Но почему?

— Ну, хотя бы потому, что эти штуки несколько часов торчали у вас в ушах. И мне это… не нравится.

— И что?..

— Что значит «и что»?

Мне кажется, от возмущения у меня даже лицо перекосилось.

— Вам этого мало?

Он снова улыбается своей обаятельной кривой улыбочкой, и в ярком свете дня я вижу, что на щеках его образуются две маленькие ямочки.

— Ну ладно, — говорит и снова сует наушники в уши. — Просто вы сказали «хотя бы потому», я и подумал, что есть еще какая-нибудь причина.

— Господи, гляжу я на вас и просто удивляюсь…

— Спасибо, — улыбается он, на этот раз нормально, широко, так что видны все его ровные белые зубы.

Я не собиралась говорить ему комплиментов и догадываюсь, что он это тоже прекрасно понимает.

Снова начинаю рыться в сумке, зная, что ничего там не найду, кроме одежды, но это все-таки лучше, чем общаться с таким странным типом.

И вдруг он шлепается рядом со мной на свободное кресло, успев раньше пассажира, который проходит мимо нас к туалету.

Я так и застываю на месте, сунув одну руку в сумку. Наверное, уставилась на него, как дура, но надо же сначала оправиться от шока, а потом уже быстренько прикинуть, какую дать ему отповедь.

А он спокойненько так запускает руку в свою сумку, достает пакетик с бактерицидными влажными салфетками, вытаскивает одну. Тщательно вытирает каждый наушник и протягивает мне.

— Как новенькие, — произносит он и ждет, когда я возьму.