На берегу мы оставались до тех пор, пока поднявшаяся вода не добиралась до углей, обращая их в мокрую черную грязь.

Лайя

За годы «тренировок» я успела привыкнуть к этим внезапным побудкам, когда мать зажимала мне ладонью рот. К этой вечной подготовке к какому-то особому происшествию, к ожиданию, что худшее еще только ждет нас впереди. К постоянно сырому, «овощному» духу у нее изо рта и поблескивающим в полутьме белкам часто моргающих глаз. Я шла с ней всякий раз, даже когда сестры отказывались, притворяясь, будто слишком глубоко и сладко спят, и мать умиленно решала их не тревожить. Для меня же было достаточно, чтобы позвали, не говоря уже о страхе, что на сей раз все окажется по-настоящему. От страха у меня все переворачивалось в животе и одновременно ощущалось еще нечто смутное, очень похожее на надежду. С каждым годом сезон дождей мне казался все теплее – словно сама земля настойчиво внушала мне, что грядут перемены. В воздухе будто носилось: «Так будет не всегда», – и в минуты этого уединения с матерью, когда я спускалась вслед за ней по лестнице в холодном свете фонарика, при том что остальные отказывались идти, когда я шла просто потому, что быть послушной – значит быть любимой, я действительно в это верю. Я и впрямь была хорошей и послушной. Послушной всегда.

В ту ночь, когда это наконец случается, на море сильный шторм. Мать всех нас будит, не принимая в ответ никаких «нет», и препровождает к себе в ванную. Там тесно и очень жарко, на полу для нас в качестве постели навалены подушки и одеяла. Единственное окошко очень маленькое и закрыто деревянной шторкой, перекрывающей весь свет. Кинг сам смастерил эту шторку, чтобы в непроглядной тьме проявлять фотографии, развешивая их мокрыми по всей ванной. Мать запускает плавать в раковине маленькие свечки. Мы заботливо обустраиваем постель в ванне для Грейс, однако она уже стала слишком большой, чтобы туда влезть – она сейчас как пузатое насекомое на тонких ножках, – а потому в итоге Скай одна укладывается спать в фаянсовую ванну, подложив под голову свернутое полотенце. Грейс вытягивается рядом со мной на полу, и руки у меня оказываются у самого живота. Возникшая у меня потребность ласки заявляет о себе до неловкости открыто.

– Не надо, – бросает мне Грейс совсем не приветливым тоном.

Воду мы пьем прямо из крана, касаясь губами холодного металла. Пальцами брызгаем друг на друга водой, немного тем самым освежаясь. Мама встает, пытаясь хоть что-нибудь увидеть из окошечка. Сильный ветер крепко прижимает к нему шторку, и мать, пытаясь ее открыть, сжимает трубочкой губы и издает то же приглушенное шипение, что и Кинг, когда перед своими путешествиями предпринимал дыхательную гимнастику. Как будто способна выдуть эту шторку наружу.

Наконец под шелест дождя, под эти шумные старания матери мы засыпаем, свернувшись поудобнее на одеялах.

Утром оказывается, что шторм уже улегся, и мамы рядом с нами нет. Втроем мы будим друг друга, медленно выходим к ней в спальню – и обнаруживаем мать у окна, пытающуюся разглядеть что-то внизу на пляже. Она вся дрожит, и эта дрожь сразу же передается мне. Я ничего не могу с собой поделать.

– Оставайтесь там, – велит мать, не оглядываясь. – Не двигайтесь.

Не обращая на это внимания, мы идем к окну.

– Нет, – говорит она, но уже слишком поздно.

На берегу лежат три человека. На песке, подальше от воды, за линией прибоя. На наших глазах один из них приподнимается, и его сильно рвет прямо в песок.

Другой тоже усаживается на месте.

– Мужчины, – произносит мать и, растопырив руки, отпихивает нас назад, хотя незнакомцы слишком далеко и сейчас мы в полной безопасности. – К нам явились мужчины.

«Благодарю вас, что открыли для меня свой дом. Тягостно чувствовать, что никакой надежды не осталось, что мой удел теперь одно страдание и никакого исцеления. Я должна была бы знать, что здесь меня встретит сестринская солидарность. И мне не терпится познакомиться с остальными…»

Лайя

Рядом с нами всегда жила опасность – если и не настоящая опасность, так постоянное ожидание, что она вот-вот нагрянет. В точности, как вибрирует воздух, когда затихнет какой-то громкий звук. Отсчет секунд от вспышки молнии до грома. И вот наконец настает та самая опасность, которой мы ждали, казалось, всю свою жизнь.

Прихватив по отрезку кисеи и по ножу, мы спускаемся к самому берегу, пока незнакомцы еще без сил. К тому моменту, как мы подходим, они уже все трое сидят на краю берега. Двое взрослых мужчин и один мальчик. Все трое в соли и в песке. Самый младший из них плачет навзрыд. Мы встаем полукругом на безопасном расстоянии, комкая в руках ткань, все настороже.

Один из мужчин встает на ноги. Тело у него долговязое, волосы, включая растительность на подбородке, темные и коротко подстриженные. Второй мужчина – постарше и явно поприземистей, волосы у него то ли выгоревшие, то ли седые, то ли одно и другое вместе. И очень светлые глаза – такие же, как и у первого. Между ними, вымокший насквозь, валяется голубой рюкзак.

– Прошу вас, не бойтесь, – говорит поднявшийся мужчина. Слова его звучат совсем не с нашим выговором. Он протягивает нам ладонь, хотя мы стоим слишком далеко, чтобы ее пожать. Хотя мы все равно не станем этого делать.

– Стоп! – обрывает его мать.

Он тут же убирает руку.

– Мы потерпели крушение, – объясняет он, слегка покачиваясь. – У нас потонула лодка.

Он показывает рукой на море, однако никаких обломков в воде не видно.

– Вам не следует здесь находиться, – говорит ему мать. – Это частная территория.

– Мы ищем себе укрытие. Мы знакомы с вашим мужем, Кингом. Можно с ним поговорить?

У матери в лице появляется сомнение.

– Девочки, пройдите-ка дальше по пляжу. Отойдите отсюда.

Мы делаем, как велит нам мать, пока та не поднимает ладонь.

– Мужчины, – перешептываемся мы, почти соприкасаясь головами. – Мужчины, мужчины…

Мы в шоке от случившегося. У меня даже трясутся ноги. Я оборачиваюсь к незнакомцам, пытаясь разглядеть, нет ли у них острых зубов, когтей или оружия, однако ничего, несущего нам опасность, не различаю.

Немного поговорив с мужчинами, мама жестом велит нам вернуться.

Теперь незнакомцы стоят, а мать ненавязчиво демонстрирует им свой нож, будто это просто продолжение ее руки. Часть ее плоти, которую она знает в высшей степени хорошо.

– Почему бы нам вас просто не утопить? – вопрошает она.

– Неужто вы утопите ребенка? – спрашивает в ответ темноволосый.

Он выпихивает вперед мальчика. Мы с сестрами крепко вцепляемся друг в друга. Мальчишка на самом деле вполне милый и безобидный. Только глаза у него красные, как у кролика.

– Ради своих девочек я готова на все, – твердо говорит мама.