пояснил он, без приглашения присаживаясь на скамью. — Мамка Ванькой зовет, еще Ваняткой, Ванечкой, Ванюшкой.

— Брешешь, — упрямо повторила Нежданка.

— Неа, истинная правда, — помотал кудлатой башкой Иван и протянул Неждане куколку из дерева, на верстак поставил.

— Где ж твоя мамка имя такое взяла? — Неждана склонила голову на бок и хотела допытаться правды.

— А ей приснилось, — довольный ответил Ванька. — Пришел ей во сне монах греческий в капюшоне и велел: «Нареки сына Иваном».

— Какой монах? — Неждана даже бросила лепить зайца и подперла щеку грязной ладошкой. — Ой, заливаешь ты…

— Греческий, — упрямо повторил Ванька. — Ты кашу гречневую любишь?

— Люблю, — оторопело согласилась девчонка.

— Ну, вот, ее к нам монахи из Греции завезли — страна есть такая тридевятная за морем, — Ванька важно поднял вверх указательный палец. — Поэтому каша гречневая, а монах греческий — чего тут неясного?

— А почему монах этот твоей мамке приснился? — Неждана сыпала вопросами, как камушки в пруд пуляла.

— Откуда ж я знаю, — развел руками Иван. — Я за мамкины сны отвечать не могу.

Незваный гость подкинул куколку на ладони и снова поставил ее перед Нежданой.

— Соседка, давай меняться? — предложил он. — Я тебе кукленка, ты мне свисток? Складно они у тебя поют, третий день слушаю.

У Нежданы враз испортилось настроение. Она замотала лохматой головой.

— Не, Сорока заругает, — хмуро буркнула она.

— Ну, ладно, куколку тогда так возьми, — улыбнулся Ванька. — Все равно я ее для тебя вырезал.

— Для меняяяя? — у Нежданы опять округлились глаза.

Никто еще ничего вот так не делал — именно для нее. Ну, кроме, дедуся.

— Ага, — пухлые черничные губы расплылись в улыбке. — Меня твой дед научил по дереву резать, когда я еще малой был.

Неждана снова помрачнела, вспомнив про деда.

— Как он? — Ванька кивнул в сторону избы.

— Помирает — говорят, — девчонка зашмыгала носом. — У него зубов совсем не осталось, кашей его кормлю жидкой. Надоела она уже ему, — верно, совсем есть перестал… А Сорока больше ничего не дает.

— Хошь, я мамкиного студню принесу? — сорвался с места Ваня.

— Студню? — Нежданка задумалась. — Студень он, пожалуй, размусолит…

Сорока почему-то никогда холодца не варила, и деда всегда кормили кашей, иногда пареной репой. Мяса или рыбы Василь давно не пробовал.

Ванька в миг перемахнул обратно на свой огород, и скоро доски забора на заднем дворе у Сороки раздвинулись, и через них просунулась рука, перемазанная черничным соком. Рука протягивала Неждане плошку, в посуде таял нарезанный большими кусками холодец.

— Спасибо, — выдохнула Дарена, подхватив плошку.

Она побежала кормить деда, побросав всю работу.

Следующий раз Ванька появился через два дня под вечер. Опять он висел на яблоне болтая в воздухе босыми пятками.

— Коза, дело делается? — смешливо спросил он.

— Ой, Ванечка! — Неждана всплеснула руками и испачкала кожаный фартук синей краской. — А я тебя все ждала-ждала…

— Ну, тогда переименую тебя из Козы в Жданку, — засмеялся сосед.

— Вань, а я дедусе про тебя рассказала, что ты студнем угостил, — скороговоркой выпалила девчонка то, что хотела сказать уже два дня. — И он, он…Моргнул! Он понял! Представляешь?!

— Да, я такой, — смущенно хмыкнул Ваня. — Меня раз встретишь — вовек не забудешь.

Правда про деда была такой горькой, горче полыни, что проще было продолжать дурачиться. Нежданка поняла и не обиделась.

— Когда мне семь-восемь годков было, старый Василь учил по дереву вырезать, — вспомнил парень. — Мне нравилось.

— А потом? — спросила Неждана. — Куда ты потом подевался? Почему я тебя раньше не видела?

— Да, меня мамка к сеструхе своей отправила за реку жить, — уже как-то нехотя пояснил Иван. — Дела там всякие семейные, то да се…

— Ой, Ваня! — снова что-то вспомнила девчонка. — Я ж тебе какую хошь свистульку подарю, выбирай.

— А Сорока? — прищурился Ванька. — За косы не оттаскает.

— Не маленькая я уже, не боюсь ее, — гордо заявила Неждана и задрала повыше дрожащий подбородок. — Если захочу, я к дядьке Ерохе жить уйду, он меня давно к себе кличет.

— Ероха-то… Ероха — годный мужик, — согласно кивнул Иван. — Только никуда ты от Василя не уедешь, будешь мачеху терпеть, пока дедусь жив.

Неждана отвернула лицо, чтобы Ваня не рассмотрел блеснувшие на глазах слезы. Если повыше задирать подбородок, то иногда можно заставить слезы закатиться обратно.

— Ты там что-то про свистульку обещала, — посмеиваясь напомнил Иван.

Он понял уже, как поворачивать нехитрый ручеек их беседы в нужное русло. Про мамку и дедуся лучше не говорить, Сороку не поминать, и все заладится.

— Да! — снова обернулась к нему Нежданка. — Ты какую хочешь?

— Вообще-то я лошадей страсть, как люблю, — задумчиво протянул парень. — Но, если что, — и на зайца согласный.

— Будет тебе конек, самый-самый, — охотно закивала Неждана. — Погоди.

Она убежала в избу и скоро вернулась, прижимая к фартуку завернутого в тряпицу расписного конька.

— Он так поет переливчато… — похвалилась она. — Даже у меня дух захватывает, Другого такого не получается сделать.

— Спасибо, — Ваня снова сиганул с яблони на Сорокин двор и бережно принял из рук маленькой соседки дорогой подарок.

Неждана запомнила то лето как самое счастливое в своей жизни. Лопоухий соседский Ванька продолжал их с Василем подкармливать — то кринку с творогом на верстаке оставит, то студню мамкиного снова через забор передаст, то яблочко моченое для деда разотрет в кашицу. Неждане петушков на палочке да пряников приносил, грушами угощал и черникой с малинкой. Некогда ей теперь было в лес за ягодами бегать. Да, и груши во дворе больше не росли с тех пор, как молния спалило Даренкино дерево.

Неждана грызла петушков по ночам или когда сидела у деда за печкой. Медленно смаковать леденцы не получалось, не хотелось, чтобы Сорока заприметила. Как мачехе объяснять потом дружбу со взрослым парнем? Тем более, что Сорока с соседкой Надейкой давно не знались и даже не разговаривали.

Последний раз Ваня с Нежданой