Приняв на себя командование отрядом, Евсеев понял, что не только отчаянная храбрость нужна казаку: сколько же раз, став старшиной, приходилось ему думать и решать за других. Одно дело рисковать собственной шкурой, но совсем другое — распоряжаться жизнями своих товарищей.

С какими душевными муками порой давались Ярославу приказания, когда он знал, что одно его слово решит судьбу человека, с которым бок о бок приходилось делить и радости, и горести. День за днем, порой даже лишаясь сна в размышлениях о том, как же лучше поступить, этот самый молодой старшина во всем войске приобретал далеко не юношеский опыт.

Вот за эту серьезность, с которой подходил Ярыш к любому делу, казаки, оказавшиеся под его командованием, искренне уважали своего старшину, и ни один из них не мог попрекнуть Ярослава в несправедливости или неумении.

Однако, будучи требовательным к себе, Ярослав с такой же строгостью относился и к своим подчиненным, потому вскоре отряд Евсеева по праву завоевал звание лучшего.

В том же случае, если кто-то из его казаков не справлялся с порученным ему делом, Ярослав брался за дело сам, и позже даже сам атаман поражался, как же Евсееву удавалось выпутаться из казавшейся совсем безвыходной ситуации.

Слишком часто с Евсеевым стали происходить странные вещи, и очень многим начинало казаться, будто какая-то неведомая сила хранит отчаянного Ярослава…

Так же случилось и в этот раз.

Слишком далеко от стана увело отряд Ярыша приказание Герасима: никто из казаков, даже давно служивших в войске и хорошо знавших окрестности, никогда здесь не бывал. Тревога была напрасной, и, удостоверившись в том, что все спокойно, отряд уже готов был поворачивать обратно, но кому-то в голову пришла шальная мысль осмотреть здешние места.

Ярослав легко чувствовал настрой своего отряда — надо же было без толку в такую даль ехать — потому не стал возражать. Однако вскоре ему пришлось пожалеть о своем решении: не зная здешних дорог, Евсеев свернул на незнакомую тропинку, и за первым же поворотом едва не свернул себе шею.

Какая же лихая голова затеяла проложить здесь путь, что прямо посреди дороги оказался пень! Бог знает, чем бы это могло кончиться, если бы Ярослав ехал чуть быстрее, но на этот раз ему повезло, и пострадал только конь. Со всего маху налетев на то, что осталось от когда-то могучего дуба, гнедой, отлетел в сторону, но чудом удержался на ногах.

Ярослав, спрыгнув, осмотрел своего любимца: из рваной раны на передней ноге коня алой струйкой стекала кровь. Евсеев громко и злобно выругался: дело серьезно осложнялось. Взяв коня под уздцы, с нерадостными мыслями в голове он решил пройтись вперед и проверить, осилит ли гнедой дальнейший путь.

Конь передвигался с большим трудом, но все-таки послушно шел за своим хозяином, и, повернув еще разок по злосчастной тропинке, Ярослав вывел отряд к довольно большому селению.

Казаки уж было подумали, что оно давным-давно заброшено, так тихо было на пустующей улице, однако, подъехав поближе, заметили двух детишек, копошащихся в грязи около ближайшей избенки. Задиристо кричали петухи, у входа тучами роились мухи, и, судя по нескольким мальчишеским головам, высунувшимся из другого жилища, село было обитаемо.

То, что в избах остались только дети, легко объяснялось: в жаркий августовский денек их родители трудились в поле — было время жатвы. Казаки сообразили это сразу — и по выжидающему взгляду подчиненных, одновременно опустивших глаза на своего старшину, Евсеев сразу догадался, что они замышляют.

У Ярослава было лишь одно мгновение на то, чтобы принять решение, и, видя застывшее на лицах напряжение, он понял, что отказать им сейчас просто глупо. Старшина кивнул, и для казаков этого было достаточно — словно заранее все продумав, они быстро разбежались по избам. В этот же миг доселе тихое селение тут же наполнилось шумом: ругались казаки, визжала прятавшаяся по разным углам малышня, кудахтали куры…

Ярослав в грабеже участия не принимал: единственное, что он хотел позаимствовать у селян, так это коня. На случай, вдруг удача ему не улыбнется, он привязал своего прежнего любимца и отправился на поиски. Но на этот раз Евсееву почему-то не везло: он заглянул во все дворовые постройки, даже в те, где коня и в помине не могло быть, но так его и не нашел: по всей видимости, все имеющиеся животины были в поле.

Ярослав все еще продолжал поиски, когда казаки уже успели сделать свое дело, и нетерпеливо дожидались старшину. Желая без лишнего шума ускользнуть из села, пока не вернулись труженики, они послали Павла разузнать, куда же тот запропастился.

Павлу не стоило большого труда найти Ярослава, и Евсеев, которому осталось осмотреть еще несколько дворов, решил не задерживать отряд.

— Скажи остальным, чтобы отправлялись той же дорогой, — обратился он к Пашке. — Свою долю тоже кому-нибудь передай, а сам жди меня — если я не найду коня, придется нам ехать вдвоем.

— Где тебя ждать? — поинтересовался Пашка.

— Возле моего гнедого, — ответил Ярослав, — я мигом.

Понятливый Пашка тут же передал приказ казакам, и те спешно увозили награбленное той же тропиночкой. Однако Пашка, зная, как тяжело придется ему со старшиной на одном коне, решил помочь Ярославу и, вопреки приказу дожидаться Евсеева возле гнедого, тоже отправился на поиски коня, зная, что Ярышу осталось досмотреть не так уж и мало.

Однако это занятие заняло больше времени, чем рассчитывал Пашка и, боясь, что его рвение может только все испортить, решил отправиться туда, где договаривались. Завидев обоих животин — коня старшины и своего собственного, одиноко стоявших у покосившегося забора, у Павла отлегло от сердца — хорошую же взбучку пришлось бы ему получить, если бы Евсеев появился здесь раньше него.

Радостно подошел Павел к своему коню, но в тот момент, когда Пашка, насвистывая, потрепал гнедого за холку, мощный удар обрушился на его голову. Разноцветные круги поплыли перед глазами ничего не ожидавшего Павла, неимоверная тяжесть потянула вниз, и казак повалился на землю, с которой ему уже не суждено было больше подняться…

Зато Евсеев был предупрежден о поджидавшей его опасности: так ничего и не найдя, он возвращался в тот самый момент, когда два селянина как раз оттаскивали тело Павла от животин. Однако подойти незамеченным Ярославу не удалось — один из двоих мужиков все-таки его заметил.

Бросив тело, один из них, помоложе, схватил лежавшую невдалеке дубину, которая, судя по всему, и была орудием убийства Павла, другой, постарше, со зверским выражением на лице, не найдя вблизи ничего подходящего, выламывал жердь из забора.

Подойди Ярослав хотя бы мгновением раньше, и он наверняка бы успел прыгнуть на Пашкиного коня и помчаться что есть духу, а теперь придется убить этих двоих, иначе они вобьют его в землю своими огромными дубинами.

— Степка, бей гада! — прокричал тот, что постарше, у которого никак не хотел ломаться забор.

— Угу, — промычал оказавшийся Степаном мужик и двинулся прямо на Ярослава.