— Да потому, что он нарочно заткнул мне рот градусником! — вскричал Билл. — Как только поднимусь, я ему пасть доской заткну.

— Прекратите. Известно ли вам, что вы довели до слез юную мисс Кэри? Она даже решила сменить работу. Говорит, что лишилась всяких иллюзий.

— Я тоже. Так ей и передайте. После этой истории мне впору будет не лечить людей, а убивать. Когда меня прихватило, никто пальцем не шевельнул, чтобы мне помочь.

Через час профессор Нортон поднялся со стула.

— Что ж, Билл, раз вы так настаиваете, не стану скрывать. Мы не знаем, что с вами стряслось, и это чистая правда. Нам только что принесли утренние рентгеновские снимки; желчный пузырь у вас в порядке. Возможно, это острое пищевое отравление, или тромбоз брыжеечных сосудов, или что-то другое, о чем мы еще не подумали. Не препятствуйте нам, Билл.

Не без помощи успокоительного Билл совершил усилие и кое-как привел себя в чувство; но на другое утро вновь распоясался, как только в палате появился Джордж со шприцем.

— Я этого не выношу, — буйствовал он. — Терпеть не могу уколов, а ты со своей иглой — что младенец с пулеметом.

— Профессор Нортон сказал, чтобы тебя не кормили через рот.

— Пусть кормят внутривенно.

— Это было бы лучше всего.

— Вот встану на ноги — увидишь, что я с тобой сделаю! Буду вкалывать тебе всякую дрянь, пока ты не раздуешься как бочка! Помяни мое слово! Да еще санитаров найму, чтоб тебя держали.

Через двое суток профессор Нортон вызвал Шоутца к себе в кабинет, чтобы посовещаться.

— Уперся — и ни в какую, — мрачно говорил Джордж. — Наотрез отказывается от операции.

— Хм. — Нортон призадумался. — Это плохо.

— Риск прободения очень высок.

— Вы говорите, главное его возражение…

— Что диагноз поcтавил не кто-нибудь, а я. Он заявляет, что я краем уха на какой-то лекции слышал термин «вольвулюс», а теперь пытаюсь на нем экспериментировать. — Неловко помявшись, Джордж продолжил: — Он всегда стремился верховодить, но такого еще не бывало. Сегодня он твердит, что у него острый панкреатит, но убедительных доводов привести не может.

— А он знает, что мы с вами сходимся во мнениях?

— Сдается мне, он уже никому не доверяет. — Джордж опять замялся. — Все скорбит об отце: говорит, будь он жив, все было бы в порядке.

— Хорошо бы прислать к нему стороннего специалиста, — произнес Нортон. И тут его осенило: — А впрочем… — Он снял телефонную трубку и сказал диспетчеру: — Будьте добры, узнайте, где сейчас мисс Синглтон, анестезиолог доктора Дэрфи. Если она свободна, пусть зайдет ко мне.

В восемь вечера, когда в палату зашла Тэя, Билл устало приоткрыл веки.

— А, это ты, — прошептал он.

Она присела на краешек кровати, положив ладонь ему на запястье:

— Привет, Билл.

— Привет.

Вдруг он резко повернулся и обеими руками схватил ее за локоть. Свободной рукой она пригладила ему волосы.

— Ты скверно себя вел, — сказала она.

— Что ж поделаешь.

С полчаса она молча сидела рядом, а потом переменила позу, просунула руку ему под голову и, склонившись, поцеловала в лоб. Билл выговорил:

— Рядом с тобой я впервые за четыре дня отдыхаю.

Через некоторое время она сказала:

— Три месяца назад доктор Дэрфи оперировал кишечную непроходимость, причем блестяще.

— Какое это имеет отношение ко мне? — взвился Билл. — При кишечной непроходимости желудок поворачивается вокруг своей оси. Шоутц спятил! Хочет поставить липовый диагноз, чтобы только отличиться.

— Профессор Нортон разделяет его мнение. Не упрямься, Билл. Я буду рядом с тобой, как сейчас.

Ее тихий голос действовал не хуже успокоительного; Билл уже не мог противиться; по щекам скатились две крупные слезы.

— Я совершенно беспомощен, — выдавил он. — Откуда мне знать, что Джордж Шоутц не взял этот диагноз с потолка?

— Что за ребячество, — мягко упрекнула она. — Если согласишься, ты выиграешь куда больше, чем доктор Шоутц от своей счастливой догадки.

Он порывисто прильнул к ней:

— А ты потом станешь моей девушкой?

Она рассмеялась:

— Эгоист! Вымогатель! Тебе-то самому какой интерес мучиться от заворота кишок?

Билл помолчал.

— Вчера я оформил завещание, — признался он. — Поделил все имущество между моей престарелой тетушкой и тобой.

Тэя приблизила к нему лицо:

— У меня сейчас потекут слезы, хотя дело не настолько серьезно.

— Ладно, уговорила. — Его бледное, измученное лицо сделалось спокойным. — Тогда чем скорей, тем лучше.

Через час Билла уже поднимали на каталке в операционную. Как только вопрос был решен, нервозность отступила; ему вспомнилось, как тогда, в июле, руки доктора Дэрфи внушили ему уверенность; ему вспомнилось, кто будет следить за его состоянием, стоя у изголовья. Засыпая, Билл успел приревновать Тэю, которая оставалась бодрствовать рядом с доктором Дэрфи…

…Очнулся он, когда его везли на каталке в палату. Рядом шагали профессор Нортон и доктор Шоутц — оба, судя по всему, в прекрасном расположении духа.

— Здрасте, здрасте! — как из тумана, прокричал Билл. — Скажите, что же в конце концов оказалось у сенатора Биллингса?

— Банальная инфекция верхних дыхательных путей, — сообщил профессор. — Он уже отбыл восвояси — на дирижабле, вертолете и грузовом лифте.

— Вот как, — выговорил Билл и, помолчав, добавил: — У меня жуткое состояние.

— Состояние у вас в норме, — заверил его профессор Нортон. — Через неделю сможете отправиться в круиз. Джордж у нас — классный диагност.

— Главное, что операция прошла блестяще, — скромно сказал Джордж. — Еще шесть часов — и прободения было бы не избежать.

— Анестезия тоже удалась на славу. — Профессор Нортон подмигнул Джорджу. — Прямо колыбельная.

Наутро к Биллу забежала Тэя; швы почти не саднили, он выспался и, несмотря на слабость, был вполне бодр. Она присела к нему на кровать.

— Я вел себя как последний идиот, — повинился он.

— С докторами такое случается. Как в первый раз заболеют — начинают с ума сходить.

— Наверное, теперь все от меня отвернутся.

— Ничего подобного. Разве что слегка поиздеваются. Вот послушай — какой-то юный гений сочинил для клубного капустника.

И она прочла по бумажке:

Хлороформ рождает бредни.

Билл, интерн, пустил слушок,

Будто сам себе намедни