Вначале она даже растерялась: письмо ни о чем ей не говорило – никаких сильных ощущений, никаких образов. Оно было напечатано на машинке, но ведь автор обязательно должен был дотронуться до него, так или иначе. Внимательно обследовав конверт и бумагу, Офелия заметила на них крошечные впадинки, словно и то и другое держали пинцетом.

Офелию пробрала ледяная дрожь. Она не могла читать предметы, которых не касались их хозяева. Видимо, неизвестный отправитель прекрасно знал, на что способны и на что не способны ее руки.

Девушку привело в смятение не то, о чем говорилось в письме, а то, о чем там умалчивалось. Почему кто-то хотел любой ценой помешать ей выйти замуж за Торна? Что под этим крылось – обычная война кланов, нескончаемая борьба за власть, ведущаяся вокруг Фарука?

Офелия соскочила с постели и стала рыться в беспорядочно раскиданных вещах, пока не разыскала копию контракта Торна.

«В случае успеха г-н Торн официально получит титул знатной особы, а его статус бастарда будет аннулирован и признан не имевшим места».

Поразмыслив, Офелия решила, что это смехотворное условие. Торн и без того был чиновником высшего ранга, которого все боялись, и знатное положение ничуть не ослабило бы ненависти его врагов. Тогда напрашивался один-единственный вывод: противников беспокоило не возвышение Торна, а само прочтение Книги Фарука.

И тут возникал вопрос: почему?

«Торн, в какую ловушку вы меня заманили?»

Гнев Офелии дошел до предела на следующей неделе, в тот день, когда она твердила очередную скороговорку: «Архиепископ и архиерей сушат архивы свои архаичные, чтобы их высушить поскорей», а заодно развешивала на балконе, с помощью тетушки Розелины, и свое белье, «чтоб его высушить поскорей».

И тут в будуаре зазвонил телефон.

– У меня сообщение для мадемуазель Офелии, – сказал женский голос, когда девушка сняла трубку.

– Э-э-э… это я.

– Вы мадемуазель Офелия?

– Да. С кем имею честь?

– Вас вызывают из интендантства, будьте любезны подождать минуту.

Офелия уже раскрыла рот, чтобы отказаться от разговора – у нее не возникло никакого желания беседовать с кем бы то ни было из интендантства, – но тут ее отвлек какой-то странный перестук, словно горох рассыпался. Оказывается, она уронила коробку с бельевыми прищепками. Девушка начала собирать их, как вдруг в трубке, зажатой между ее плечом и ухом, раздался мрачный голос:

– Алло?

Это был Торн. Один только звук его голоса так взбудоражил Офелию, что она чуть не выронила трубку.

– Алло! – повторил он.

– Вы что, сменили секретаря? – спросила Офелия, сидя на полу среди прищепок.

– Нет. Почему вы спрашиваете?

По этому неприязненному тону Офелия легко могла представить себе нахмуренные брови Торна.

– Со мной только что говорила какая-то женщина.

– Телефонистка на коммутаторе, – объяснил Торн. – Башня Фарука и интендантство пользуются разными телефонными подстанциями, и между ними нет автоматической связи.

Офелия ни слова не поняла в этой зауми. На ее родной Аниме все телефоны прекрасно связывались между собой, вот так-то!

– Что вы хотели мне сообщить?

– Мне кажется, скорее вам следовало бы что-нибудь сообщить мне, – произнес монотонный голос. – Я не получал от вас никаких известий со дня вашего переезда в Гинекей.

Последняя прищепка, которую Офелия клала в коробку, внезапно взбесилась, зараженная гневом хозяйки, и больно прищемила ей палец. Девушка подумала: не рассказать ли Торну об анонимном письме, чтобы он понял, какой опасности ее подвергают он сам и его амбиции? Но что это изменило бы? Торн и прежде знал, чем она рискует, и все-таки не отменил свадьбу.

– Нет ничего такого, что вам следовало бы знать.

– Вы все еще сердитесь на меня, – бесстрастно заключил Торн. – А ведь я думал, что мы с вами поняли друг друга, признали, что оба – и вы, и я – пошли не тем путем.

Офелия закрыла глаза: ее душило возмущение. Бельевая прищепка, совсем распоясавшись, впивалась в ее палец, как разъяренный краб.

– Нет, Торн. Вы признали это один, без меня.

– Но вам следовало бы подумать…

– Слушайте меня внимательно! – оборвала его Офелия. – Я искренне сочувствовала вам, потому что считала, что Беренильда заставила вас жениться на мне и мы были марионетками в ее руках. Но теперь я знаю, что с самого начала в этом деле была всего одна марионетка – я. Вы решили жениться на мне ради моих рук – ладно, с этим я еще могу примириться, потому что вижу, в каком мире вы росли. Но то, что я услышала об этом из чужих уст, – закончила она упавшим голосом, – этого я вам никогда не прощу.

В трубке внезапно наступила мертвая тишина. Офелия задохнулась, не успев излить весь свой гнев. Она сидела, упорно глядя на цветастые обои будуара и стараясь не обращать внимания на прищепку, злобно раздиравшую шов на ее перчатке.

– Вы слышали, что я сказала, Торн, или мне повторить?

– Не стоит.

Северный акцент так искажал голос Торна, что было трудно понять, когда он сердится, а когда спокоен.

– Ладно. У вас ко мне еще что-нибудь, или разговор окончен?

Рука Офелии дрожала так сильно, что она боялась выронить тяжелую, отделанную перламутром трубку.

– Я думаю, вам лучше прийти, – ответил Торн, помолчав. – И желательно одной.

– Что-что?

Слышимость была довольно скверной, в трубке все время что-то потрескивало, и Офелия боялась, что плохо поняла Торна.

– Я назначаю вам встречу. Официальную встречу, как будущий муж будущей жене. Вы меня хорошо слышите?

– Да-да, слышу, – пролепетала Офелия. – Но… зачем нам встречаться? Я ведь вам уже сказала…

– Затем, что мы не можем позволить себе роскошь быть врагами, – отрезал Торн. – Вы сильно усложняете мне жизнь, поэтому мы просто обязаны помириться. Я не имею доступа в Гинекей – приходите ко мне в интендантство. Оскорбляйте меня, награждайте пощечинами, разбейте тарелку об мою голову, если вам угодно, и покончим с этим. Выбирайте любой день. Лично меня устроил бы ближайший четверг, ну, скажем… – (В трубке послышался шелест торопливо переворачиваемых страниц.) – …от одиннадцати тридцати до двенадцати. Итак, я записываю встречу в ежедневник?

Задыхаясь от ярости, Офелия повесила трубку с такой силой, будто разбивала ее об голову Торна.

– Местное солнце – чистое жульничество! – объявила тетушка Розелина, когда девушка вышла на балкон. – Простыни оказались умнее нас, они сразу поняли, что это фальшивка. Так что «архаичные архивы архиепископа» высохнут не скоро.

Бешеный гнев, в котором Офелия пребывала со времени телефонного разговора с Торном, рассеялся в тот вечер, когда слуга доставил в их покои два письма и три посылки. Девушка сперва испугалась, решив, что это новые угрозы, однако тут же увидела на почтовом штемпеле слово «АНИМА».