– Сходил к Юсуповой и рассказал о том, как этот гопник дела решает.

– И как? – приподымаю бровь. Неужели Шелест все-таки отделал Сомова?!

– Да никак, я соврал, конечно, что он руки распускает. Но все же слышали, как он нам угрожал в коридоре.

Киваю, забирая свои мысли обратно. Вряд ли Шелест может что-то сделать Паше, он с двенадцати лет борьбой занимается, в профессионалы не лезет, но все же удар у него явно поставлен. А Шелест так, глупая уличная шпана. Хотя он что-то говорил про клуб и прочее, выпендривался, наверное. Да и откуда у него деньги, чтоб ходить в клуб, где тренируется Сомов? Там месяц стоит несколько тысяч евро. А он явно к нам в школу по какой-то спецпрограмме попал.

К особняку я подъезжаю уже в хорошем настроении. Сомов шутит без перерыва, открывая мне дверь, Антон берет наши сумки и приносит в дом следом. Паша рассаживается на диване, закидывая ноги на банкетку.

Я устраиваюсь в кресле, скидывая сапоги на коврик.

– Малыш, а дома кто-то кроме прислуги есть?

– Нет, – не отрываю глаз от экрана телефона, залипая в инсте.

– Может, поднимемся к тебе?

– Нет. Отец скоро приедет, – откладываю телефон в сторону.

Сомов плотно сжимает губы, демонстрируя недовольство.

– Не дуйся. Давай завтра на снегоходах покатаемся?

– Где?

– Не знаю. Можно за поселком… отец приволок из Германии какую-то новую модель. Опробуем …

– Слушай, идея. Кстати, вечером в субботу твоя Катюха устраивает вечерину. Мы же идем?

– Не знаю. Если отец отпустит…

– Что ты все «отец-отец»? Забей ты на него, – смеется.

Только смеется он сейчас, когда моего отца здесь и близко нет. А вот стоит ему появиться, весь пыл Сомова мгновенно сойдет на нет, и он будет пресмыкаться перед ним, как и все остальные.

– Я попробую отпроситься и сказать, что мы с Катюхой подготовимся к тестам.

– Заметано.

По гостиной гулко прокатывается стук каблуков, и позади нас появляется мама. Она вновь с пакетами от всевозможных брендов.

– Детишки, – улыбается, – привет. Как дела?

– Хорошо, теть Оль. Какие у вас шикарные серьги.

Мама расплывается в улыбке. Она обожает комплименты, и еще больше обожает, когда их делают ее бриллиантам.

– Да. Муж подарил. Вчера буквально, – улыбается одной из своих заученных улыбок. Но я, как и всегда, вижу в ней боль. Об этом так громко кричат ее глаза. Они кажутся стеклянными, бездушными, но на самом деле они блестят от слез и бессилия. Каждое украшение, каждая неприлично дорогая вещь в этом доме, купленная мамой – очередная измена отца.

Они живут так на протяжении последних десяти лет. Они знают, что я знаю. Да они никогда и не пытались скрыть. Им плевать, что чувствую я. Они беспокоятся лишь о себе. Все в этом доме, в этом поселке, думают лишь о себе.

Поджимаю под себя ноги, опуская глаза.

– Вы ели?

– Не. Мы только приехали.

– Доченька, скажи Любе, чтоб накрывала на стол. Покушаем, посплетничаем, – подмигивает, ставя пакеты на пуф.

– Хорошо.

Поднимаюсь с дивана в поисках Любавы. Нахожу ее в прачечной, она как раз доглаживает простынь.

– Деточка, ты уже вернулась, как я тебя прокараулила? – одаривает улыбкой.

Я люблю Любу, она классная. Простая, немного полноватая, но такая отзывчивая, добрая. Иногда кажется, что вместо сердца у нее обогреватель. Она готова обогреть и приютить всех и каждого в этом мире. Она работала у нас еще задолго до моего рождения. Еще когда был жив дед, это он принимал ее на работу. Она часто о нем рассказывает и говорит, что мой отец совсем на него не похож. Дед основал отцовский бизнес, но никогда не был таким бесчувственным и холодным. Отец же полная его противоположность.

– Мама просит накрыть.

– Бегу, моя золотая, бегу, – Люба торопливо спускается в кухню, а я волочусь за ней следом.

Богдан.

В кабинете завуча меня уже ждут с распростертыми объятиями. Директриса, завуч – она же мама, и физрук. Наличие последнего слегка подтасовывает логику.

– Марина Юрьевна, вы понимаете, что это переходит всяческие границы, – сетует Юсупова.

– Маргарита Владимировна, я вам обещаю, что это было в первый и последний раз, – сдержанно улыбается, – да, Богдан? – строгий взгляд полосует меня на равные кусочки, заставляя кивнуть.

– Да ладно вам, Маргарита Владимировна, – влезает физрук, – это ж богатырь, он сегодня кросс пробежал – и ни в одном глазу, – ржет как конь над двойственностью своего высказывания, – не то что эти дохлики. Озадачим его внеклассной работой, у нас скоро день здоровья. Вот он мне и поможет.

Юсупова пристально смотрит на физрука, а потом кивает.

– Ладно. Но это первое и последнее предупреждение.

После этих слов она выходит из кабинета, не забывая захватить с собой физрука и начать втирать какую-то дичь про мячи и маты.

Марина смотрит им вслед, а как только за ними закрывается дверь, поворачивается в мою сторону.

– Богдан, драка в первый же день. Ты недельку хотя бы не мог подождать?

– Я случайно.

– Случайно?

– Ты же в курсе, кто получил по тыкве?

– Еще бы, его отец в директорской час орал.

– Прости, – убираю руки в карманы, представляя, сколько маме Марине пришлось вытерпеть за этот час.

– Ладно, у тебя сколько уроков осталось?

– Один.

– Тебя подождать?

– Не, сам доеду.

– Хорошо. После тренировки сразу домой. Ты же помнишь, что обещал помочь с коробками?

– Помню. Буду в восемь ноль пять.

– Иди уже, – мать улыбается, легонько подталкивая меня к двери.

Я выхожу из кабинета завуча под косящиеся взгляды. Я более чем уверен, что они думают, что уже завтра меня здесь не будет. Посмотрим.

На улице бегло замечаю садящуюся в машину Гольштейн, следом за ней прыгает Сомик. Не с*ка ли? Сначала настучал, а теперь сваливает как ни в чем не бывало. Урод.

Хмурюсь, ощущая присутствие.

– Ругали? – писклявый голосок доносится слева.

– Ага, выпороли, – закидываю руку за голову, поворачиваясь на звук.

– Шутник, – улыбается, – я Катя, мы одноклассники. Не успели познакомиться.

– Богдан.

– Я знаю. Тебя уже почти вся школа знает. В первый же день поставить Сомова на место – это достойно аплодисментов.