Сил, чтобы удержать на весу тяжеленную тушу, у него уже не хватило: монстр тяжело рухнул наземь с нелепо вывернутой шеей и раскинутыми конечностями.

Обессиленный пастух опустился на колени рядом с мерзким трупом, борясь с тошнотой и жадно ловя воздух широко раскрытым ртом. Глаза его туманились, уши глохли от жужжания мух.

Проснувшаяся наконец собака с яростным лаем устремилась к Какусу, обежала вокруг трупа, вспрыгнула на него, постояла, напрягшись и навострив уши, а потом, словно оповещая народ Румы о великой победе, зашлась торжествующим лаем.

* * *

Смертельная схватка разворачивалась на глазах обмершей от ужаса Потиции.

Когда боевой клич незнакомца отвлек Какуса, ей удалось подняться на ноги и побежать. Спотыкаясь и шатаясь, она то и дело оглядывалась назад, где шел бой. Ей казалось, что в смертельном поединке сошлись не люди, а какие-то сверхъестественные существа – чудовище и герой такой мощи, что земля содрогалась под ними. Эти титаны швыряли один в другого валуны, какие обычный человек едва ли стронул бы с места. В пылу схватки они, как тростинку, переломили ствол могучего дуба. Наконец чудовище рухнуло на землю, а обессиленный герой опустился на колени рядом с поверженным врагом.

Потиция, шатаясь, побрела к реке. Она долго и яростно оттирала песком кожу, растерла ее до красноты, но ей все равно казалось, что смрад въелся в самую ее плоть. Но когда она на нетвердых ногах вернулась в селение, на этот запах, если он и вправду остался, никто не обратил внимания, как, впрочем, и на саму девушку – весть о гибели людоеда уже облетела деревню, и погонщик быков купался в восхищении местных жителей. Они даже порывались качать его, но со смехом отказались от своей затеи, ибо он оказался слишком тяжел.

О случившемся с Потицией так никто и не узнал, кроме, конечно, героя-победителя, который поглядывал на нее с сочувствием. Сама она предпочла ничего не говорить даже отцу.

* * *

Тело Какуса оттащили подальше от деревни. Стервятники, почуяв поживу, уже вились над головами, но люди отгоняли их, пока погонщик жестами не дал им понять, что не стоит мешать пиршеству пернатых. Когда же птицы вырвали мертвому чудищу язык и выклевали глаза, он захлопал в ладоши.

– Похоже, этот малый в ладу со стервятниками, – заметил Потиций. – Впрочем, почему бы и нет? Наверное, он привык видеть их всякий раз, когда убивал своего очередного врага.

Умиротворив стервятников лакомыми кусками, люди каменными скребками содрали с трупа Какуса кожу и подожгли ее. Юго-западный ветер подхватил дым и понес прочь от Румы. Похоже, нумены огня и воздуха одобряли действия поселенцев, надеявшихся, что с устранением злого чудовища и местные духи вернут им свое расположение.

В тот вечер в поселке царило ликование. Бычка, которого убил Какус, разделали и зажарили, устроив пир в честь победителя, который после схватки никак не мог насытиться и поглощал все, что подавали. Растроганный, воодушевленный Потиций произнес речь.

– Славные соплеменники, – промолвил он, – ни в живой памяти, ни в преданиях нашего поселения не сохранилось истории более ужасной, чем появление этого чудовища, и более чудесной, чем избавление от него. Мы все, – тут он украдкой покосился на своего родича Пинария, – уже смирились с мыслью о том, что нам неизбежно придется покинуть родные места, и никто не мог предвидеть появления незнакомца, который оказался достойным противником ужасному людоеду и сумел одолеть его. Судите сами, разве столь своевременный приход этого героя не следует считать знамением, возвещающим, что нам надлежит навсегда остаться в земле Румы. Даже в мрачные дни тяжких испытаний мы должны верить, что у нас особая судьба, ибо нас оберегают дружественные нумены, наделенные великим могуществом.

Вино в поселке и в лучшие-то времена ценилось очень высоко, а уж когда торговцы стали обходить его стороной, оно и вовсе превратилось в редкость. Однако по столь радостному поводу достали все запасы, так что разбавленного водой напитка досталось всем. А погонщику наливали неразбавленного вина, причем столько, сколько ему хотелось. Поощряемый хриплым смехом и криками, он неоднократно мимикой и жестами изображал свой поединок с Какусом и шатался со смехом вокруг кострища, пока, вконец утомленный, не улегся и не провалился в глубокий сон.

Наевшиеся и напившиеся поселенцы, многие из которых толком не спали с самого появления людоеда, счастливо последовали примеру незнакомца, и очень скоро все вокруг мирно храпели. Все, кроме Потиции, которая боялась, что сон обернется для нее кошмаром.

Найдя себе местечко в сторонке, девушка устроилась на шерстяной подстилке прямо под звездами. Стояла теплая, лунная ночь. Девочкой она любила в такие ночи забираться в свою пещеру и спать там, чувствуя себя в безопасности. Но теперь с этим было покончено навсегда: ее детская тайна была осквернена чудовищем.

Обхватив себя руками, Потиция заплакала, а потом встрепенулась, ощутив чье-то присутствие. На нее пахнуло вином, мощная фигура погонщика загородила луну. Девушка задрожала, но, когда он нежно прикоснулся к ней, перестала плакать. Великан погладил ее по лбу и стал целовать мокрые от слез щеки.

Он нависал над ней, как до этого Какус, но нынешнее ощущение было иным. От его тела тоже исходил сильный запах, но не отвращающий, а возбуждающий. Тот вел себя грубо, жестоко, прикосновения этого были нежными, успокаивающими. Какус причинил ей боль, могучие объятия чужестранца доставляли удовольствие.

Когда он из опасения придавить ее своим телом чуть отстранился, она обхватила его, как дитя отца, и притянула к себе…

Когда утихла страсть их первого соития, девушка какое-то время лежала неподвижно, расслабившись и ощущая себя парящей в воздухе. Но потом она внезапно задрожала и снова залилась слезами. Гигант ласково обнял ее: он понимал, что на ее долю выпало страшное испытание, и старался утешить и успокоить ее, может быть неловко, но от души.

Другое дело, что истинная причина этих рыданий лежала за пределами понимания даже самой Потиции. Она вспоминала то, что хотела бы выбросить из памяти. Когда она находилась в полной власти монстра, их глаза встретились, и девушка вдруг поняла, что эти глаза принадлежат не зверю, не какому-то загадочному существу, а такому же человеку, как она сама. Причем страдания и страха в этом ужасном создании было больше, чем она могла себе представить. Именно тогда, переполняемая страхом, ненавистью и отвращением, она вдруг испытала острый укол другого чувства – жалости. И сейчас, когда все осталось позади, Потиция плакала не по себе, не из-за того, что сделал с ней Какус, а по этому ужасному и бесконечно несчастному существу и по его страшной судьбе.

* * *

На следующее утро, когда похмельные поселенцы проснулись, чужака и след простыл. С ним исчезли его быки и собака.

Пинарий тут же предложил послать кого-нибудь вдогонку и упросить героя вернуться. Потиций, как водится, выступил с возражением, заявив, что незнакомец пришел незвано и нежданно и так же ушел, а жителям поселка не следует встревать в дела своего избавителя.