Диспетчер: Он уходит вниз и в сторону. Скоро он будет ниже линии радара. Практически исчезнет. Нужно обращаться к военным. У них порог пониже.

14 час. 54 мин. Борт ноль один семь! Прошу вас ответить. Что у вас происходит? Ноль один семь! Отвечайте. У вас критическая высота. Вы рискуете задеть верхушки деревьев. Не отвечают… Включите аварийную частоту. Ноль один семь! Ноль один… Он исчез с экрана.

Самое спокойное и безмятежное время на крохотном аэродроме всегда начиналось в конце октября — начале ноября. Вылетов в это время почти не бывает — не сезон. Да в последние годы с вылетами тут вообще туго. Топлива нет, сельскохозяйственные предприятия не спешат заказывать обработку полей инсектицидами и удобрениями по причине нехватки денег. Аэродром медленно умирал, продлевая агонию как мог. Летом было еще ничего, терпимо. Кое-какие заказы еще были, а кроме того, немного денег удавалось зарабатывать, катая охочих до острых ощущений граждан и их дитяток. Для этой цели в постоянной боевой готовности был АН-2, за которым ухаживали как за малым ребенком. Все запчасти в первую очередь ему. Обслуживание тоже. Девятиместная машина, бывало, за день взлетала раз по семь. Но это в праздники, когда раздутый от денег и маящийся бездельем народ валит на аэродром и с удовольствием платит свои гривны за тридцать-сорок минут пребывания в воздухе. Впрочем, русские рубли тут тоже брали с удовольствием. С неменьшим, а то и с большим. Валюта ж! Из-за близости к России сюда частенько приезжали с той стороны границы. По их, русским, меркам это шоу было просто дешевкой. Поэтому народ не то что бы валил валом, но клиенты были. Некоторые заказывали на компанию и катались часа по два — с водкой, с закуской, с девками. Весело. И экзотика тоже.

Зимой не в пример хуже. Клиентов мало. Раза два в неделю, три. Выручала баня, построенная еще в старые времена, при Советском Союзе, когда денег колхозам и совхозам отпускалось без счета, а те, в свою очередь, не жлобились их тратить, аэродром процветал. К девяносто первому году тут было пять самолетов, базировался вертолет пожарных, шесть автомобилей, ангаров два, правда небольших, блок заправки, диспетчерская служба, рядышком метеорологи приютились — тоже, считай, как свои, пункт связи, кирпичный жилой дом, он же и общежитие, столовая, ну и баня. Хорошая баня, деревянная, на дровах топилась, с зальчиком для отдыха, с телевизором и холодильником. Раньше все больше свои парились да еще заезжее начальство. А потом стали сдавать приезжим. За деньги, конечно. И зимой, и летом. Хоть и небольшой приработок, но все же. Да и народу своего, постоянного, стало не в пример меньше. Так чего же добру простаивать?

Числа около пятнадцатого декабря начальнику аэродрома сделали большой подарок. Позвонили из России и заказали всю баню аж с утра тридцать первого до утра первого января. Тот на радостях такую цену загнул, что самому страшно стало. Но ничего, съели. И сказали еще, чтобы взлетную полосу расчистил, — если настроение будет, то покатаются. Тут уж настроение начальника взлетело до небес; комплексный заказ плюс праздничный тариф, а там и штрафы можно накрутить — кто же это утром первого января после пьяной ночи, после парилки уйти сможет? Да никто! А за просрочку тариф, как известно, двойной.

К его удивлению, к утру тридцать первого прибыли всего двое — их он уже видел неделю назад, когда они привозили задаток и еще раз оговорили условия. Приехали на медицинском рафе с русскими номерами и сказали, что остальных ждут к обеду. Баней не очень интересовались, ходили по небольшому поселку да стояли на льду замерзшего болота, тянущегося до самой границы, и о чем-то негромко разговаривали. Водку не пили — это точно. Но это их дело. Мужики солидные, не пацаны. Видно, что при деньгах. Одеты, правда, скромно. Куртки форменные теплые, но без знаков отличия, штаны на синтепоне. Зашли к диспетчеру, который от нечего делать крутил ручки радиостанции и слушал музыку. Связистов посетили, поболтали ни о чем. Начальник посматривал со стороны, но не препятствовал. Люди заплатили и справедливо интересуются, с кем им праздник встречать. Потом, с перепою, встретятся на улице, так уже не в драку полезут друг с дружкой, а обниматься — свой, мол, свой. А уж когда они в ангар пошли посмотреть, то начальник им сам все показал и рассказал. Вот вам, гости дорогие, смотрите, выбирайте, а я вам вот чего советую и обещаю, что пилот трезвый будет и опасаться с ним лететь не надо, потому хоть парень и молодой, но опытный и дело свое круто знает.

Гости кивали, улыбались кривовато, вроде как смущаясь или через силу, подарили ему бутылку водки московского разлива и ушли в баньку — не то пить, не то готовиться к встрече дружков. Он сумел заглянуть в кузов их рафика и увидел ящик водки, стоявший с краю, а за ним еще что-то, накрытое синим с серыми полосами байковым казенным одеялом. Посетовав про себя, что его не пригласили, начальник пошел домой, хрустя по снегу летными унтами. Может, и пригласят еще. А пока и за подарок спасибо. Дальше видно будет, и начальник прилег дома отдохнуть, поспать перед длинной ночью.

Его разбудил громкий и всё нарастающий гул, от которого задрожали стекла и даже, кажется, подрагивала кровать, хотя через толстую деревенскую перину почувствовать это вряд ли было возможно. Он вскочил и, как был в трусах и майке-футболке, бросился к окну. Окна его квартиры выходили на взлетное поле и кучку служебных строений, крыши которых были завалены снегом. Присев и едва не обжегшись коленками о горячую чугунную батарею, он снизу вверх посмотрел на небо, щуря глаза. Ярко светило солнце, отражаясь от чистейшего снега. Начальник только мельком увидел силуэт заходившего на посадку самолета — огромного, какие никогда не садились на его аэродроме сельской маломерной авиации. Да он же всю полосу разворотит и… И потом куда? Ведь полоса-то втрое, считай, меньше того, что нужно этой громадине!

Он бросился к телефону, стоявшему на тумбочке в коридоре, который соединял его с будкой диспетчера, но тот молчал. Этого еще не хватало!

Путаясь в рукавах и штанинах, он кое-как оделся, когда грохот стал нарастать. Волоча за собой ненадетую штанину, он снова бросился к окну. К его ужасу, на посадочную полосу заходил ИЛ-62. Надо было бежать, что-то делать, ругаться, кричать, но он стоял и смотрел, как из-под колес самолета взвился фонтан снега, а потом «плюша» — тонн тридцать! — заскользил по полосе, едва-едва не проламывая тонкое бетонное покрытие, рассчитанное на легчайших «аннушек». Все, конец аэродрому!

ИЛ на несколько мгновений скрылся за аэродромными постройками, а потом выскочил, руля в сторону замерзшего болота. Ну теперь точно все! Болото. Или не дотянет? Между краем полосы и болотом — поле, которое когда-то было пашней. Года два это уже не пашня, но кочки остались. Хотя какие кочки — снег лежит. По нему колеса проскользнут, как по лыжам. В болото! Там льда-то сантиметров на десять! Он и легковушку-то едва держит. Ну пусть не едва. Пусть держит легковушку. Начальник аэропорта кое-как оделся, вбил ноги в унты, а куртку застегивал уже на улице. Но самолет же не легковушка! Даже не грузовик! Там одних пассажиров за сто душ. И груза еще… Как все это теперь вылавливать? Зима ведь, мамочки мои. Мороз. Тридцать первое декабря. Новый год! Гори он синим пламенем…