Ну, что нос-то повесила, боевая подруга? Осточертело наше пограничное житье-бытье? — прямо спросила она, поняв сразу, что творилось в душе молодой жены замполита. — Может, уже раскаиваешься, что вышла замуж за пограничника?

Она умела задавать строгие вопросы, от которых молчанием не отделаешься.

Наталья Павловна пробыла тогда на заставе несколько суток. Занималась, конечно, не только семейными делами растерявшихся перед житейскими трудностями супругов Поликарповых. Под ее строгим присмотром солдаты навели повсюду такую чистоту, что все помещения — кубрики, дежурка, канцелярия, Ленинская комната — стали выглядеть так, будто вот-вот должен был приехать на заставу очень большой и очень строгий начальник. Всюду стало светлее, просторнее, как-то сам собою выветрился казарменный дух — эта сложная смесь запахов металла и ружейного масла, сапог и портянок, ваксы и одеколона, табачного дыма и человеческого пота. Да и сами солдаты стали выглядеть чистенькими, свеженькими, аккуратненькими и отучились грохать по полу своими коваными сапожищами, улетучились из обихода бранные слова... А Ирина Михайловна научилась варить борщи и супы, готовить салаты и жаркое, стирать и гладить белье, выкраивать время на чтение и вязание, придерживаться режима, который должны соблюдать беременные, а главное — не раздражаться по пустякам, не злиться, если муж задерживается на службе...

Уезжая с заставы, Наталья Павловна по-матерински прижала к себе Ирину Михайловну, поцеловала в лоб, как целуют матери прихворнувших детей:

— Все будет хорошо, моя девочка... В случае чего — звони. Может, и помогу в чем.

Но дожидаться звонков не стала — звонила сама. И тогда на пограничной линии связи, по которой чаще всего раздавались грубоватые и категорические мужские голоса, звучали женские, и разговор шел о том, как лучше готовить пищу, варить компоты и варенья, солить грибы и капусту, шить пеленки и распашонки...

А потом Наталья Павловна, каждого в свое время, приняла на свои руки новорожденных Костю и Петьку и еще не теряла надежды, что со временем подержит на руках и сестренку их...

Поначалу, конечно, старики родители ревновали дочь к этой женщине. Но рассудили по-своему: какие родители не ревнуют детей своих к невесткам и зятьям? С Натальей Павловной Кузнецовой, правда, случай особый. Но побывали родители Ирины Михайловны другой-третий раз на заставе, поближе узнали пограничный уклад жизни — напряженный, суровый, и им стало понятно: не выдержала бы всего этого их дочь, не будь рядом Натальи Павловны, этой только строгой с виду, но безгранично доброй и многоопытной женщины. А когда она погостила несколько раз у них в Саратове, да когда еще узнали о ее нелегкой судьбе, о том всеобщем уважении молодых и старых пограничников к ее немалым заслугам, и фронтовым, и нынешним, оба старика посчитали, что их дочери и зятю, конечно, очень повезло в жизни, когда рядом с ними оказалась эта удивительная женщина.

А у Натальи Павловны в свою очередь появились новые друзья — родители жены Поликарпова.

7. Срочная командировка

Молодой лейтенант, и года не прослуживший в отряде, с этакой небрежностью бывалого военного человека пересказал Поликарпову по дороге содержание донесения, поступившего полтора часа назад от коменданта Горской комендатуры: в таком-то квадрате дозор обнаружил явные признаки ночевки неизвестных — потушенный костер, примятую траву, три пустые банки из-под консервированных голубцов. Следы неизвестных собака взяла только до просеки, от которой начинается погранзона.

— Следы чем-то обработаны — это как пить дать. Опытные бродяги, по всему видать. Похоже, товарищ майор, пожаловала троица разыскиваемых беглецов. Будут теперь крутить, хитрить, следы заметать. Такое дело у них в тылу получалось, теперь будут иметь дело с нами, с пограничниками. Быстренько отбегаются.

— Это называется шапкозакидательство. Откуда у вас эта болезнь? — спросил Поликарпов.

Лейтенант обиженно замолчал и за всю дорогу не сказал больше ни слова...

Старшим пограничного наряда, обнаружившим свежее кострище, был инструктор службы собак сержант Стрепетов. Майор Поликарпов хорошо знал его: этот угрюмоватый паренек из далекого архангельского Пинежья понапрасну не подымет тревоги, и если уж он со своей Кариной, собакой редкостной, известной даже в округе, не мог взять след неизвестного или неизвестных, то и в самом деле это были «опытные бродяги», как выразился лейтенант из штаба.

Сержанту Стрепетову после службы полагался сон. Но спать он не ложился — убедил начальника заставы: если уж выехали на заставу отрядные офицеры, они все равно ведь разбудят его, чтобы узнать подробности; конечно, он все обстоятельства и признаки доложил начальнику заставы, но вполне мог и упустить ненароком какие-то детали. А недоспит чуток, так ничего, на гражданке наверстает.

Он и в самом деле кое-что упустил в своем докладе начальнику заставы, да тот и не поинтересовался этим. А Поликарпов спросил первым делом:

— А чего это вы решили крюка давать, Стрепетов? Ведь кострище-то вы обнаружили за пределами погранзоны.

— Так точно, товарищ майор, за пределами. Но ведь это каких-то полсотни метров за нашей просекой. У меня давно это место на примете, очень оно удобное отсиживаться нарушителям — глубокая старая воронка от большой авиабомбы, еще с войны. Такой костер там можно развести на дне — огонек-то и в десяти метрах не увидишь со стороны, да и постель мягкая да сухая — брусничником заросла воронка. Вот я и надумал заглянуть туда.

Ночевали неизвестные в этой воронке по предположению сержанта Стрепетова не далее как прошлой ночью — брусничник еще не совсем выпрямился, но уже не кажется свежепримятым, пустые консервные банки еще сохранили запах голубцов. Пустые банки эти сержант Стрепетов, понятно, принес на заставу — вещественное доказательство все-таки... Причина, по которой его собака Карина, лучшая розыскная собака в комендатуре, не взяла след неизвестных, выяснена: на просеке, метрах в семи от предупреждающего щита «Погранзона», Стрепетов обнаружил на каменистой тропинке крупицы просыпанной махорки.

— Надо немедленно выезжать на место! — сказал лейтенант.

— Какой смысл? — спросил Поликарпов. — Сейчас темень — глаз коли. Стрепетов со своей отличной собакой и в светлое время не взял след.

— Но ведь надо же действовать!

— Надо. Кто спорит? Действовать, но не создавать видимость действия. Едем в комендатуру, там и обмозгуем вместе с комендантом, что к чему и как.

Командовал Горской комендатурой Иван Кузьмич Козлов, тогда еще майор. Встретил он отрядных офицеров приятной новостью: к поимке опасных беглецов подключается пограничная авиация —