Взглянем на типичную ситуацию, которая иллюстрирует интересующую нас проблему: Роза в ночной рубашке входит ночью в спальню, видит, что Господин Муж что-то спешно набирает на мобильнике, вроде как эсэмэску посылает, выключает телефон и кладет его на столик у кровати. Роза ложится в постель, обольстительно прижимается, отвлекает внимание Господина Мужа и хватает мобильник, после чего садится на кровати и пытается разблокировать телефон.

— Кому ты писал?

— Успокойся, я будильник ставил.

— Ты поменял пароль? Разблокируй немедленно.

— Дорогая, дай мне, пожалуйста, телефон.

— Я всего лишь хочу проверить, кому ты послал эсэмэску.

— Ты должна принять таблетку.

Господин Муж научился отпасовывать проблемы: он начинает ее ласкать, целовать, покусывать за ушко. Роза тает, уступает его ласкам и не ведает о том, что Господину Мужу важно только одно: чтобы она как можно скорее заснула; она отвечает на его ласки, перехватывает эстафетную палочку, чувствует, что палочка в ее руке достигла своих максимальных размеров, садится верхом на Господина Мужа, ритмично двигая бедрами, и, видя, как безмерно он удивлен, что сегодня дело зашло так далеко и что ему очень даже приятно, спрашивает:

— Ну и зачем ты мне изменяешь? Плохо разве тебе со мной?

Господин Муж хотел бы возразить, возмутиться, что-то решительное сказать, но не может сосредоточиться, говорит:

— Ты должна принять таблетку…

— Мне не хочется спать, — говорит Роза и опадает на него, замирая в неподвижности; Господин Муж знает, что это означает, пытается сделать еще несколько движений, но, не будучи некрофилом, прекращает их, Роза обмякает от потери чувств, придавливает его всей массой абсолютно бесчувственного тела; мгновение назад она была легче перышка, а теперь, отяжелевшая, придавила его — не вздохнуть; Господин Муж вылезает из-под Розы, укладывает ее рядом на постели, достает из ящика ампулу и шприц, готовит укол, делает его Розе в ягодицу (она не успела принять таблетки, заснула, а в сонном состоянии давать их опасно — может задохнуться; Господин Муж должен привести в норму ритм ее сна, как велел специалист), накрывает ее одеялом, сам снимает пижаму и одевается на выход, берет ключи, включает телефон и начинает набирать номер, гасит свет, выходит из спальни. Господин Муж знает, что coitus interruptus[3] — это прямой путь к сексуальному неврозу, а он не может этого допустить, садится в машину и едет, чтобы вне дома завершить то, что в рамках супружеского долга было начато в доме.

Роза спит в полной отключке, снотворное постепенно проникает через мышцы в кровь и не даст ей проснуться до утра. Утром она сможет прижаться к Господину Мужу, увидеть, как крепко он, такой беззащитный, спит, она еще успеет приготовить ему завтрак и даже немного подождать, потому что Господин Муж и в самом деле устал, ведь он так поздно заснул.

Зрачок сужается, веко дрожит, ей хотелось бы зажмуриться, заслониться, защититься от пучка света, но специалист настойчив, он проверяет реакции, светит фонариком; чик — и фонарик погас, теперь, пожалуйста, нога на ногу, так, стукнем молоточком, так, между прочим, у вас красивые ноги, пани Роза. Господин Муж пригласил специалиста, время от времени приглашает его, хотел бы удостовериться, что с Розой ничего серьезного не происходит, что его методы регулировки ритма правильные, кроме того, жена должна ведь кому-нибудь поплакаться, специалист понимает, он ведь Психиатр, бездонная бочка, в которую ежедневно сливают сотни жалоб и сетований, иногда едва понятных, иногда просто абсурдных, но он обязан относиться к ним с неизменной серьезностью, проверить реакцию пациента, а разговор с Розой для него как бонус, Роза — красота самого большого формата, звезда, пусть чуть поблекшая по сравнению с билбордами, но тем больше честь, что он может помочь ей вернуть прежний блеск; Роза говорит дельно и рассудительно, Психиатру очень нравится ее голос, он мог бы слушать его значительно дольше и чаще, чем ему положено; Психиатр ежедневно в силу профессии выслушивает массу пациентов, но вслушивается только в голос Розы.

— Я не помню тех моментов, когда засыпаю. Иногда бывает так, что… уже проснулась, но еще не могу какое-то время пошевелиться, даже открыть глаза, как будто я парализованная, жуткое ощущение… Кроме того, у меня уже из ушей наружу лезет это… спокойствие. Сижу тут целыми днями… Я хочу вернуться к работе, к людям… К жизни… У меня уже от этой тишины мозги лопаются.

— Придется еще немножко подождать. Ваш случай требует постоянного наблюдения, мы могли бы вас поместить в больницу, но там, честное слово, нет таких условий, как у вас дома. У вас заботливый муж, прекрасный дом…

Психиатру делается не по себе при упоминании заботливости Господина Мужа, ему хотелось бы оказаться на его месте, он хотел бы забрать отсюда Розу и самому стать для нее домом, Психиатр знает, что по-настоящему люди могут жить только в других людях, знает, что депрессия — это не что иное, как бездомность, от депрессии страдают люди, у которых нет никого, в ком можно было бы поселиться, и Психиатр надеется, что Роза поймет это, он старается деликатно, осторожно навести ее на эту мысль; о, получилось: услышав о Господине Муже, Роза встает, начинает ходить, как же она хороша, Психиатр хотел бы пригласить ее к себе, они смогли бы жить друг в друге, он жалеет, что познакомился с ней только как с пациенткой; но — тихо, Роза хочет что-то сказать:

— Пан доктор… Это нормально, если человеку постоянно снится один и тот же сон, хотя человек совсем не хочет этого?.. И все в нем такое… реальное, натуральное.

— Мм, такое возможно… А какой сон вас преследует?

— Мне снится, что мой муж… последний подонок.

Нельзя сказать, что директора банков очень довольны, что им приходится ездить поездами, хотя это единственный разумный способ избежать пробок на вечно ремонтируемых шоссе. В этой стране никогда нельзя будет разогнаться, потому что здесь латают дороги, вместо того чтобы строить автострады; сляпанные на скорую руку дороги требуют постоянного ремонта, в противном случае кровообращение страны будет парализовано; у людей, в конце концов, должна быть хоть тоненькая жилочка подновленного шоссе, чтобы им хотя бы казалось, что у них, пока они ждут сети автострад, есть по чему ездить; сляпанные на скорую руку дороги требуют бесконечного ремонта, а ремонт, в свою очередь, требует времени и денег, которые лучше всего брать при въезде у водителей, верных любимой старой трассе (они не могут ей изменить с другой просто потому, что никакой другой нет), заботиться о том, чтобы хоть одна ее жилка была проходимой, чтобы верные ей водители оставались в движении и чтобы им казалось, что они едут, так чтобы, будучи уже в дороге, они могли надеяться, что доедут вовремя; у них должен постоянно поддерживаться определенный уровень надежды, в противном случае они не согласились бы платить, объезжали бы старую заслуженную автостраду или съезжали бы с нее перед очередным пунктом сбора денег; на всякий случай электронное панно с информацией о пробке установили тут же, около съезда, чтобы разогнавшийся водитель не смог прочесть предостережения заранее и выбрать другой путь; минуточку, а кто сказал, что это предостерегающее объявление, это исключительно информационное объявление, оно всего-навсего информирует: дорогой водитель, не разгоняйся, через километр-полтора тебе придется притормозить, а то и вовсе остановиться, потому что, к сожалению, ты только что проехал мимо последней развилки перед пробкой, а если ты спешишь, значит, у тебя проблемы, и тебе лучше было бы ехать поездом, все разумные люди в этой стране поступают именно так. О разумных людях, а тем более о директорах банков нельзя сказать, что они в восторге оттого, что им приходится ездить поездом, причин масса, и постоянно их становится все больше и больше, взять хотя бы для примера так полюбившиеся директорам банков вагоны-рестораны, в которых по неизвестным причинам с некоторого времени введен сухой закон, можно выпить бокальчик безалкогольного пива по цене большой кружки пива с градусами, причем стоя, потому что за столами на восемь человек имеется только два привинченных к полу табурета у окна, всегда занятых, и, в довершение всех бед, здесь постоянно стоит невыносимая жара, потому что вагон-ресторан — вагон особой теплой душевной заботы властей, так что здесь придется снять не только пальто, но и пиджак, и сразу не сообразишь, что со всем этим делать, потому что в вагонах-ресторанах вешалок нет, но оставим это, разумные люди в одночасье перестанут ездить по этой стране, потому что есть страны более простые и менее утомительные, к которым уже ничто не ограничивает доступа; разумные люди зададут себе вопрос, что заставляет их выбирать жизнь и значительно меньшие заработки на родине, которая им ни в чем не помогает, на родине, которая, вместо того чтобы служить им, устраивает им пытки и чинит препоны везде, где только может, на родине, которая словно пьющий и драчливый муж — из тех, что раз в неделю ходит на исповедь, сжирает облатку и чувствует себя очищенным от грехов, а потом требует выполнения супружеских обязанностей; директора банков подождут, пока все разумные люди уедут в более дружественно настроенные к человеку страны, и тогда они смогут занять освободившиеся места на табурете у окна; директора банков связаны с этой утомительной страной деловыми интересами и капиталом, который они сколачивают на неразумных людях; эти последние останутся здесь до самой смерти, часто преждевременной, их разочарованные сердца разорвутся перед выплатой долгосрочного вклада, они будут вынуждены ликвидировать его до срока, теряя шансы на долгожданное обогащение, но ничего не поделаешь, на здоровье не экономят, операции надо проводить в лучшей клинике, разумеется частным образом, их порванным сердцам нужны лучшие портные. Неразумные люди тоже иногда ездят поездами, их легко узнать уже на вокзале, когда они на своих двоих преодолевают вечно стоящие эскалаторы и их это ничуть не удивляет; если вечная неподвижность эскалатора перестала им мешать, это значит, они никогда не уедут отсюда, а будут петь патриотические песни, надо ведь придать хоть какой-то смысл страданию. Неразумные люди, не в пример директорам банков, носят с собой наличные, а потому на вокзале они первые становятся жертвами карманников, директора банков в принципе не интересуют юнцов с полиэтиленовыми сумками, которые рассеяны в вокзальной толпе и вычисляют будущих жертв; у директоров банков в портмоне только кредитные карточки, вместе с карточкой надо было бы украсть и самого директора и выдавить из него код, а такое предприятие скорее невыполнимо, кроме того, за него светит серьезная статья; у вокзальных воришек прекрасно продуманная стратегия действия, они безошибочно вычисляют людей неразумных, у которых с собой есть наличные; коллективно они действуют только в особых случаях, когда исключительно неразумный человек, покупая газету или жвачку, продемонстрировал исключительно ценное содержимое бумажника; вокзальные воры сотрудничают с несколькими лоточниками и одним киоскером, и, когда кто-то покупает газету или жвачку и хочет расплатиться сотенной купюрой, ему говорят, что не будет сдачи, пусть он получше поищет мелочь, неразумный человек послушно следует совету, копается в поисках мелочи, тем временем киоскер дает знать парням, что готовится номер, неразумный человек уже может не показывать содержимое бумажника, рассчитывая на понимание: «Ну сами видите, нету у меня сегодня мелочи», киоскер изображает недовольство и набирает-таки сдачу, исключительно неразумный человек доволен, что ему удалось купить газету и жвачку без особо больших проблем, человек неразумный доволен собой каждый раз, когда ему удается что-либо сделать без особо больших проблем в довольно проблематичной стране, исключительно неразумный человек уже стоит на перроне, парни перемигиваются, договариваются, поезд подъезжает, народ толпится при входе, парни — тот же народ, человек неразумный должен обязательно протиснуться побыстрее, чтобы успеть занять свободное место в купе, наконец ему это удается, он садится, вешает плащ, испытывает облегчение, снова получилось, он доволен собой, сейчас он поедет, о, уже едет, теперь надо позвонить жене и сказать, что успел, нашел место, минуточку, куда подевался мобильник, боже, а бумажник, ведь там были все документы; бумажник и документы уже лежат в урне для мусора, ищут новых друзей среди бумажек, банок и кожуры от банана, деньги и мобильник уже пополнили дневной доход парней с пластиковыми пакетами, получил свою долю и киоскер, это была мастерски разыгранная партия для целого ансамбля, посмотрим еще раз. Какая-то мамочка спешит на поезд, но, наверное, не очень уж спешит, потому что останавливается у прилавков с косметикой, фирменной, но по заманчиво низкой цене, мамочка, по всему видать, редко бывает на вокзале, она привыкла все больше на машине, но, может, как-то не совсем удачно запарковала свою тачку, и кто-то теперь в автосервисе выправляет ей капот, а тут как раз поехать приспичило, у мамочки сумочка, которая выглядит, честное слово, совсем неплохо, модная, но очень непрактичная, кошелек едва помещается, а замок всегда самопроизвольно открывается, мамочка тянет за собой девочку, а дети иногда бывают ой какие наблюдательные, впрочем, и эту проблему кое-как удается решить; девочке очень хочется, чтобы ей что-нибудь купили, — допустим, этого вот мишку, которого она взяла в руки; продавец уговаривает купить, мамочка тащит девочку за руку и рычит на нее: «Оставь!» — мамочке хотелось бы до отъезда зайти еще в несколько лавочек с косметикой, потому что она просто глазам не верит, что такие выгодные цены, не подделка ли это; ой, женщина, я вас умоляю, что вы такое говорите, только оригинальная продукция, вы попробуйте у себя на руке, понюхайте, а почему тогда так дешево, а потому, что рекламная акция (продавец с удовольствием объяснил бы мамочке, как делается бизнес, что для этого надо иметь смекалку, которая обеспечила ему постоянный доступ к дармовым пробникам, а потом пошло-поехало, в бизнесе главное — первоначальная идея и смекалка, с удовольствием поговорил бы об этом с мамочкой где-нибудь не на вокзале, она даже, можно сказать, понравилась ему, но, к сожалению, парни дали знать, что займутся ею, ничего не поделаешь), девочка оторвалась от мамочки и вернулась к мишке, это всего лишь соседний ларек, мамочка ее сейчас оттуда заберет и даже шлепнет по попке, ведь сказала же, чтобы от мишки отстала, вот сейчас будет ей взбучка, еще только понюхает этот вот флакончик, нет, не этот, я же вам показываю, вон тот, другой; сейчас идеальный момент, один из парней открывает ее сумочку, вытаскивает кошелек, девочка как раз в этот момент повернулась, чтобы показать другого мишку, которого ей предложили, и видит, что какой-то дядя тащит у мамы из сумочки кошелек, кричит, пищит, какой облом, мамочка заметила, что происходит, хватает парня за руку, зовет полицию, парень вырывается и убегает, люди пытаются преградить ему путь, полиция свистит, бежит, преследует, парень бежит быстро, но в сторону высокой стены, полицейские чувствуют, что не уйдет, глупый, что он делает, да, видать, знает, что делает, потому что подпрыгивает, делает сальто и перемахивает через бетонную преграду, и вот уже нет его, а когда этот сопляк перескочил, полицейские тоже пытаются забраться, один встал на другого и карабкается, потеря времени увеличивается, погоня проиграна, парень свободен, хотя слегка ранен, столько лет тренировок — и такое фраерское падение, может, немного переборщил, это ведь не соревнования, ему все труднее бежать, потому что неизвестно, ребра ли больше болят, рука ли, еще только один подъезд пройти, и все. Можно смешаться с уличной толпой, здесь его уже никто не поймает, он замедляет шаг, получилось, хотя лицо парня искажает боль; минуточку, ну да, это парень и даже, можно сказать, мужчина.