– Потому что это долбаная хуйня, – задвигает Макс. Гоняя мысли, какое-то время только хмурится. А потом, сделав короткую затяжку, быстро добивает: – Это долбаная хуйня, потому что ты, блядь, одну из них преследуешь.

Отразить этот сраный бред – не проблема. Я бы объяснил все свои действия, не теряя ухмылки, но… К расположенной рядом с въездом на паркинг остановке прижимается трамвай, и из него выходит та самая блондинка.

Та самая, из-за которой я с одного взгляда в хламину. Та самая, из-за которой бесоебит мое сердце. Та самая, из-за которой мне, на хрен, выжигает нутро.

Это не Юния. Это безумная мания.

Это не мечта. Это неистовая одержимость.

Это не любовь. Это лютая паранойя.

Задрав нос, Ю гордо пилит через толпу. В мою сторону даже не смотрит. А я, такой разъебенный, пиздец просто, стою ослом, будто меня ударом молнии вбило в бетон. Тяжело дыша, провожаю взглядом ту, которая, хоть ты сдохни, никогда не будет моей.

Никогда.

Своим появлением Ю в очередной раз напоминает, что вся моя жизнь – унылое дерьмо. И я, блядь, в душе не ебу, как в этом дерьме оказался.

Я никогда никому не завидовал. До определенного периода я получал все, что хотел. И не потому, что это все приносилось мне на блюдечке предками. Чаще всего мои желания не были связаны с материальными благами. Мне многое запрещали, пытались ставить в какие-то рамки, часто дубасили… Честно, было за что. Я никак не мог усвоить этот гребаный термин «нельзя». Если я чего-то хотел, мне было срать на все. Я добивался желаемого любыми путями. Страх, если и возникал, то лишь подстегивал быть смелее, мощнее, быстрее.

Я плавал там, где должен был, по мнению взрослых, утонуть. Я прыгал там, где должен был разбиться. Я дрался с теми, кто мог меня, на хрен, убить.

Я смотрел на цель и видел возможности. Я чувствовал силу и уверенность. Я знал, что должен делать.

Юния Филатова – мелкая трусливая девчонка – заставила меня растеряться, засмотреться и расколоть об это проклятое «нельзя» лоб.

Блядь… Если был над нами дьявол, то я уверен, что надо мной он хохотал так сильно, что грохотало громом небо.

Сначала я, дебил, не понимал, зачем Свят позволяет этой сопливой мелочи за нами таскаться.

«Если бы она была хоть немного похожа на нормального человека… Но нет, она выглядит как самая настоящая девчонка!» – сокрушался безмозглый семилетний я.

Эти ее глаза на пол-лица, эти чертовы косы, эти чересчур пухлые, странной формы, отвратительно-розовые губы, эта лилипутская миниатюрность, эти изящные, будто она пародирует взрослых, движения, эта дурацкая плывучая походка, этот тонкий тихий и мягкий голос… Вся ее сущность нещадно бесила меня.

Чуть позже я все-таки привык к обществу Ю, но продолжал обращаться с ней так, словно она обычный пацик. Если она ревела, то слабый пацик. И че? Это не мои проблемы. И вот тут я не понимал, зачем Свят ее от меня защищает.

Потом я не догонял, зачем он так часто прикасается к Ю и пытается ее обнять. Появлялись первые вспышки ревности. Но и их я, величайший недоносок, загасил, решив, что скорее уж ревную Свята к Ю, чем ее к нему.

Она же продолжала быть странной. Даже когда научилась играть в футбол, когда смеялась над моими шутками, когда сама что-то забавное рассказывала, и когда с ней стало реально интересно, Ю оставалась для меня какой-то не такой… Свят называл ее особенной. А я упорно твердил себе, что она странная, потому что рядом с ней у меня возникали дикие ощущения.

Я замечал, как у меня рядом с Ю ускоряется сердцебиение, учащается дыхание, скручивает желудок, а за ним и низ живота опаляло огнем. Меня в целом часто бросало то в жар, то в холод. Вставали дыбом все волосы на теле, и на коже проступала физическая дрожь. А пару раз даже кружилась голова.

Я знал, что это не страх. Но что тогда? Не понимал. Старался держаться от Ю подальше, хотя в какой-то момент почувствовал, что хочу, блядь, действовать обратным образом.

Как Свят.

Тогда я уже ломал голову, какого хрена он, если я привык к этой девчонке и давно не обижаю, как будто загораживает ее от меня и боится оставить нас вдвоем. Даже на поле Свят постоянно влезал между нами. Еще и бухтел, осуждая какие-то общие фишки, которые у нас появлялись, как бы он не ограничивал нас. На Ю его невъебенное авторитетное мнение всегда действовало безотказно. Она, блядь, прям тряслась, когда он демонстрировал свое долбаное недовольство. Сука, извинялась перед ним. Обещала, что больше такое не повторится.

Один черт знает, как часто я порывался в это мракобесие вмешаться. Но каждый раз останавливало то, что это вроде как действие против Свята.

А потом… Потом было поздно! Потом я, захлебываясь нереальными фонтанами горечи, завидовал ему. Завидовал так, блядь, сильно, что невыносимо становилось дышать.

Когда я прозрел, они еще не находились в этих ебаных отношениях. Но я видел, что именно к этому все, мать вашу, неотвратимо движется. Наблюдал за Ю, за тем, как она улыбается Святу, как она уже сама к нему прикасается, как она на него, черт возьми, смотрит, будто он святое божество… И понимал, что все.

Но успокоиться не мог.

Свят, конечно, изошел на говно, но когда я, якобы между прочим, бросил, что было бы неплохо мне сесть с Ю на биологии, чтобы подтянуть этот чертов предмет, она, к моему удивлению, без его на то одобрения согласилась. Я, конечно же, видел, как сильно ей некомфортно со мной. Она отчаянно нервничала, ярко краснела, громко и прерывисто дышала, постоянно что-то роняла, кидаясь поднимать, задевала дрожащими пальцами меня, тысячу раз извинялась и, блядь, кажется, что постоянно находилась на грани обморока.

И вот на этих треклятых уроках, наклоняясь к тетради Ю и непрестанно ощущая раздраженные взгляды Свята за спиной, я, мать вашу, уже зная, что она никогда не будет моей, умудрялся задавать ей зашкварные провокационные вопросы.

– Ты здесь из-за Филатовой, – врывается в мое сознание бурный выдох Самсона.

– Нет, – отбиваю якобы спокойно. – Это было бы слишком тупо.

– Да, это тупо.

Договорить не удается, потому как… Когда я смотрю на Ю, чтобы проводить ее взглядом в корпус, вижу я совсем не то, на что