— Твоя правда. Не прав я, что сунулся в чужой монастырь со своим уставом. Но и ты понимание имей. Откуда мне знать, какие дела вертятся среди деловых. До этого, я к вашей братии касательства не имел.

Ну а что делать. Переговоры сдвинулись с мертвой точки, пошли взаимные уступки. Иначе никак не договориться. Либо так. Либо юшку пускать.

— По батюшке-то тебя как? — поинтересовался Крапива.

— Гордеевич.

— Ну и как тебе батькино имечко? Глянется?

— Чай отец родной, — пожал плечами Иван.

— Ну так и будешь Гордеем, — подвел черту Крапива, перекрестив Ивана, как бы его не спросясь.

Обострять Иван не стал. Гордей, значит Гордей. Выдавить из сложившейся ситуации больше, было просто нереально. Тут ведь дело-то какое. Каторга воровской закон еще не приняла, и примет ли, непонятно. Хотя может так дела обстоят именно в этом бараке, а в остальных девяти уже давно заправляют воры. Не в курсе он. Воспротивится иван Крапива, новому веянию, и порешат тогда Ивана, как миленького.

— Как батю, значит. Ну что же, Гордеем, значит Гордеем, — принимая авторитет Крапивы, согласился Иван.

Как ни крути, а ему еще четыре года каторги. И он собирался отсюда выбраться. Опять же, должок у него имеется, что жег душу, и требовал расплаты. Нет, за Голубева мстить он не собирался. В конце концов по-настоящему дружны они никогда не были, хотя и повязаны накрепко. Пастухов должен будет ответить за то, что Иван сменил привычную и довольно комфортную жизнь, на каторжное бытие.

— Ну что, Гордей. Проходи к нашему столу, гостем будешь. А вы чего уши развесили? — обвел он взглядом попритихший народ, в большинстве своем расположившийся на нарах. — Отдохнули бы, что ли. Поди завтра кайлом-то намашетесь.

Эти слова словно послужили сигналом, и народ тут же зашебуршился, послышались приглушенные разговоры, возня, едва различимая перебранка или смешки. Ну а что такого. Две сотни человек не могут усидеть молча, по определению. Даже когда барак погружен в сон, абсолютной тишины нет. Тут скорее следует удивляться гробовой тишине во время разговора ивана с пришлым. Вот уж когда можно было услышать, как пролетает муха.

Не обращая внимания на остальных обитателей барака, Иван, или скорее все же Гордей, прошел в дальний угол, где за столом расположились Кузьма со своей кодлой. Хм. Вот и Гордею предложили вступить в ее ряды. А иначе как расценивать это приглашение к столу. Причем не просто поговорить, а почаевничать. Впрочем, он скорее стал кандидатом. Его еще будут проверять. Причем жестко. Но Гордея это вполне устраивало.

Постепенно керосинки гасли одна за другой, и барак погрузился в темноту. И только в дальнем углу продолжала гореть одна лампа. Крапива со своими подручными засиделся, попивая горячий чай. В такую жару оно конечно, как бы и не то. Но с другой стороны, самогон и вовсе поперек глотки становился. А ложиться спать в такую рань, таким авторитетным людям, как-то не к лицу…

Так прошел первый вечер Гордея на новом месте, куда его перевели в связи с нехваткой рабочей силы на строительстве Кругобайкальской железной дороги. Народ погибал от несчастных случаев или под пулями снова расшалившихся японских наемников, умирал от болезней, подавался в бега. И всю эту недостачу нужно было незамедлительно восполнять. Так что, на какой иной каторге, людей могло быть и поменьше, но на строительстве Транссиба всегда под завязку.

В течении последующего месяца он успел полностью влиться в кодлу Крапивы. Его без дураков признал своим даже Студень. Ну а как иначе-то, когда тебе спасают жизнь, уводя твою башку из-под удара топора. Нашелся один отчаявшийся, который бросился на делового. После убийства нападавшего, Гордея в бараке стали сторониться. Впрочем, ему было на это плевать. Главное выжить. И наиболее возможно это рядом с иваном. А Крапива там, или кто иной, без разницы.

— Крапива, поди сюда, — повысив голос, позвал конвойный.

— Чего надо, господин унтер-офицер? — вразвалочку приблизившись, к конвойному поинтересовался тот.

Крапива говорил с вальяжностью, на грани дерзости, но все же не переступая через нее. Эдак, чтобы и окружающим показать свой вес, и унтера не задеть за больное. Все в пределах каторжанского этикета, выработавшегося в течении десятилетий.

— Тут с тобой поговорить хотят, — кивнув головой в сторону неизвестного, произнес конвойный.

— Крапива? — смерив его взглядом, поинтересовался неизвестный.

Ивану не понравился этот взгляд. Человек явно уверенный в себе, и не ставящий ни в грош остальных. Во всяком случае, Крапива для него авторитетом не являлся. И вообще, плевать он на него хотел. Пусть Крапива зачем-то ему и понадобился. Не понравился этот умник авторитету, чего уж там. Но, с другой стороны, было жутко интересно с чем этот неизвестный забрел в такую даль.

Одет в добротный костюм, на ногах хромовые сапоги, на голове котелок. Но все же не белая кость. Тут Крапива мог голову прозакладывать. Но и эти места для него в диковинку. Это заметно по повадкам, и по тому, как он отчаянно отмахивается о комаров. Солнышко спряталось за тучами, вот и повылазили кровососы, чтобы им пусто было. Но человек привычный к этим паразитам, не борется с ними с таким остервенением, а скорее делает это с некой усталой ленцой.

И интересный кадр, чего уж там. На боку, деревянная кобура со столь популярным у путешественников маузером. Правда, в сочетании с данным костюмом оружие выглядит несколько несуразно. Но с другой стороны, мужчина явно умеет обращаться с этим большим пистолетом.

— Ну Крапива. А тебе какое дело? — наконец снизошел до ответа иван.

— Отойдем. Поговорить надо.

— Не могу. Того и гляди, господин унтер-офицер заругается, — с издевательской ухмылкой ответил Крапива.

— Иди уж. Не выделывайся, — махнул рукой конвойный. — Чай не дурень, себе жизнь портить.

Как видно неизвестный хорошо ему приплатил, коль скоро, унтер столь наплевательски относится к своим обязанностям. Не сказать, конечно что каторжные надзиратели и конвойные так уж лютуют. Но воли не так чтобы и много дают. А тут, позволяют отойти в сторону, чтобы можно было поговорить без свидетелей. С другой стороны, вот так, прямо с работы в побег не уходят. А что до разговоров… Ну поговорит неизвестный с Крапивой на территории каторги. Только в этом случае копейка обломится кому другому, только и того.

— Так чем могу быть полезен, человек прохожий? — сворачивая самокрутку, поинтересовался Крапива.

Они отошли не так чтобы и далеко. Всего-то на пару десятков шагов. Но больше и ни к чему. Если говорить не повышая тона, так никто и не услышит. К тому же шума хватает. Кто-то кричит, другие долбят киркой, кувалдой или комлем. Словом, шум стоит изрядный, так что расслышать разговор, даже прислушиваясь, с такого расстояния просто нереально.

— Времени у меня нет, — прихлопывая очередного комара, впившегося в его шею, произнес неизвестный. — Поэтому говорить буду кратко и прямо. Ты на волю хочешь?