— В любом случае хотя бы записку оставили, или знак какой. — поддержал его я. — Скорее всего вышли куда-то, но что-то случилось и вернуться просто не смогли.

— Например?

— Да мало ли, может под лёд провалились, или в лесу заблудились. Всякое может быть. Надо следы искать.

— Что, все сразу и под лёд? Одновременно? — засомневался Иваныч.

— Ну а что такого, сколько случаев подобных бывает — Андрей достал баклажку из тумбочки и поставил сверху, — вот, к примеру, по Оренбургом в деревне целая семья в выгребной яме полегла, да ещё двое соседских мужиков до кучи. Сначала ребенок упал, его спасать кинулись, — отец, мать, а там газ скопился, метан, он без запаха, на крики прибежали соседи, отец с сыном, ну тоже туда полезли.

— Ну а причем тут лёд?

— Как причём? — удивился Андрей, — один провалился, ну и за ним все по очереди, мало ли как могло случиться.

— Да брось ты глупости говорить, я уверен что они живы. — Так уверенно отмахнулся Иваныч, что мне показалось что он что-то знает, но скрывает от нас.

— И с чего такая уверенность? — не удержался я от вопроса.

— Не знаю. Уверен, и всё. Чувствую я так. — он хотел еще что-то сказать, но тут в палатку заглянул один из оставленных на окнах бойцов.

— Вокруг никого. Ни людей, ни следов. — доложил он.

— Это плохо. — констатировал Иваныч, и закрыв дверку тумбочки, поправил почему-то опавшие усы. — Продолжайте наблюдение, за самолетом особенно смотрите, сейчас печку растопим, погреемся, а там может и придумаем куда они податься могли...

— За самолетом следить не надо, — перебил его я, — Пока мотор горячий над поселком покружусь, может сверху что увижу — приободрившись после самостоятельного полета я почувствовал что небо хоть и не манит, но уже и не пугает, так что вполне был готов снова туда подняться.

Иваныч спорить не стал, даже оживился как-то, наверное сам хотел предложить, но зная что пилот из меня аховый, боялся рисковать самолетом.

Так что оставив его растапливать печь, не задерживаясь, мы вернулись обратно.

Ведь прежде чем лететь, предстояло выгрузить весь груз, немного конечно, но чтобы достать бочки надо открывать дверь по грузовому, а это хлопотно, она нормально так заедает. Дед давно порывался её снять и отрихтовать, но всё как-то откладывал, находились более насущные дела.

Но на удивление в этот раз она не капризничала, и открылась буквально со второго пинка. Бочки и всё остальное, включая лыжи, к столовой таскать не стали, а просто вынесли за пределы полосы.

Закончив с грузом я обошел кукурузник, провел внешний осмотр, и убедившись что всё в порядке и ничего не отвалилось, занял свое место в кабине.

— Брр... Замерз я чего-то... — Закрыв двери Андрей зябко поёжился, и добавил мечтательно, — сейчас бы горяченького чего-нибудь...

И тут я вспомнил про утренний спор с женой, и непочатый термос с мясным бульоном.

Рюкзак стоял здесь же, позади моего кресла, укутанный тряпками термос прекрасно сохранил тепло, и те пару минут пока мотор грелся, мы успели выпить по кружке этого волшебного напитка.

Закончив с «чаепитием», я передал кружку штурману, и чуть добавив оборотов, развернул кукурузник, выровняв его на прямой.

Затем проверил показания приборов, положение закрылок и руля. У дяди Саши на это уходило пару секунд, но у меня пока так не получалось, я делал всё по порядку, и стараясь ничего не упустить, постоянно перепроверял сам себя.

Вроде всё в порядке.

Поднимаю обороты до тысячи, отпускаю тормоз, машина начинает разбег и довожу до двух тысяч.

Полоса не чищена, но снега не много, поэтому не страшно, сантиметров до тридцати разрешается. По хорошему бы лыжи поставить, но это только с дедом, пока он не вернется буду летать так, на колёсах. Объясняя мне их устройство, в подробности он не вдавался, но из того что я слышал, вывод напрашивался однозначный — просто лыжа, и лыжа для самолета, это вообще не одно и то же.

Скорость девяносто и самолет отрывается от земли — на взлёте действую автоматически, не тратясь на долгие размышления, любое промедление может вылезти боком. Опоздаешь с подъёмом — влетишь в снежную кучу в конце полосы, поторопишься, самолет поднимется и тут же пойдет в распрыжку — скакать будет, как мячик.

Но это только представляется страшно, на самом деле особо сложного тут ничего нет; нужной последовательности действий можно и обезьяну научить. Настоящее же мастерство лётчика проявляется в нестандартных, нештатных ситуациях. Ведь почему у перешедших в гражданскую авиацию военных, процент аварий в несколько раз меньше? — Да потому что на службе они только и делают что из этих ситуаций выкручиваются. А те кто сразу на гражданскую авиацию затачивается, такого опыта не имеют. Гражданский лайнер он ведь как автобус, такой же плавный и неповоротливый.

Высоко не поднимаюсь, высота сто метров, под нами уже лес, слегка доворачивая штурвал, и иду на разворот. Андрей тем временем включает запись на камере в телефоне и ставит его в штатив-крепление. Если что-то ищем, так всегда делаем, на скорости можно чего-то не заметить, поэтому перестраховываемся.

— Может с окраин начнем? — предлагает он. — В центре всё перелазили, туда они точно не сунутся.

На центральной улице посёлка располагалось больше всего магазинов и всякого такого, поэтому её очень основательно разграбили, да ещё и сожгли всё что горело. Эту улицу мы сами хорошенько прошерстили, не знаю, наверное из сотни расположенных там домов если только десяток не горелых остался. Да и те серьёзно почищены. Аборигены забирали всё что представляло хоть какую-то ценность, снимая даже панели со стен, и линолеум с полов, особенно если на них был какой-то интересный рисунок.

Соглашаясь с Андреем прицеливаюсь на самый край поселка, он размазан, четкой границы нет, поэтому ориентируюсь на укутанный инеем лес.

Скорость сто двадцать, нужно сбавлять, но на такой высоте могу не справиться, чем самолет выше, тем больше у пилота времени на раздумья, и наоборот. Мне же, ввиду почти полного отсутствия опыта и навыков, времени нужно много, поэтому снизив скорость до сотни, чувствую себя укротителем, сунувшим голову в пасть ко льву.

Если смотришь на летящий высоко в небе самолет,