— Если б знать! — вздыхает ее собеседник. — Одна из загадок двадцать первого века.

— А мне что делать, по-твоему, с этими петициями? Выбросить в корзину?

— У тебя нет каких-либо наметок, которые ты получила перед приездом?

— Два свидетеля и заявления нескольких человек из вашего посольства по поводу данного преступления, да еще оригиналы документов, составленных в твоем отделе министерства. Именно это и порождает коррупцию, черт возьми! — Малику возмущает непрофессиональное решение проблемы.

— У тебя есть другое предложение? Как надумаешь, позвони. До скорого, — отвечает Анум и кладет трубку.

— Но почему мы должны еще и платить за это? Ничего не понимаю! — Малика вздыхает, чешет в раздумье затылок и открывает первую папку.

Анум был прав, говоря, что дело о краже ста тысяч долларов — это приятное чтиво на досуге по сравнению со взрывом расизма в Ливии, историями интернирования, описаниями деятельности ливийской полиции или тюремных служб в местах отчуждения. Малика не может поверить, что такие вещи еще происходят в современном мире. После изучения нескольких реляций она всем сердцем перешла на сторону пострадавших. Ей очень стыдно, ведь она помнит себя в сентябре двухтысячного года, когда верила каждому слову пропаганды и сама охотно гнала бы черных по Триполи, стегая плетьми и бросая в грузовики, увозящие нарушителей спокойствия подальше от законопослушных обывателей Ливии.

Она прекрасно помнит рассказ о подозреваемом в Завии, черном работнике с окрестной фермы, который изнасиловал ливийскую девушку. С этого все и началось, это послужило искрой, от которой разгорелся пожар, или, скорее, стало предпосылкой для чисток. Во время беспорядков в течение первого месяца было убито шестьсот эмигрантов из черной Африки, которых раньше, в 90-х годах, правитель позвал сам, провозгласив в скором времени африканское единство. Однако после 90-х жителей страны было в два раза больше, чем прибывших черных, и власти стали проводить другую политику. Говорили, что все чернокожие — это нелегальные беженцы, что они пробрались в Ливию, перейдя «зеленую» границу, что у них нет никаких документов, что они наверняка осужденные и, может быть, у себя на родине даже кого-нибудь убили. Еще распространялись слухи, будто все чернокожие больны, причем больны СПИДом и другими смертельно опасными болезнями. Также в ходу были слухи о том, что они распространяют наркотики и многими другими способами сбивают с пути истинного идеальных и чистых жителей Большой Джамахирии[18]. Самый абсурдный лозунг гласил, что они занимают рабочие места уважаемых и образованных ливийцев. Какая чушь! У них ведь были самые низкооплачиваемые специальности, они выполняли самую грязную работу, которой ни один араб не будет заниматься ни за какие деньги.

— Мой брат находился в лагере для интернированных под Себхой, в центре Сахары, — начинает свой рассказ первый посетитель, которого принимает Малика, интересный мужчина лет тридцати. Сердце у нее бешено бьется и чешутся руки. Она не знает, какую страшную историю услышит. — Он приехал в Ливию официально, по контракту, как квалифицированный электрик.

Посетитель прикладывает ксерокопию визы и bitaki[19], действующих еще полгода с момента задержания.

— Оставьте документы, я сейчас дам вам расписку, а когда ознакомлюсь с ними, верну. Может, через две недели.

— Но я вам все объясню, чтобы не было недоразумений, — упирается мужчина.

— Если дело будет квалифицировано, то вы оплатите услуги курьера, какие-то двадцать долларов, и мы вышлем документы в министерство юстиции в Триполи.

— Мне важно, чтобы мать получила компенсацию за самого младшего и самого любимого сына. Он выехал, потому что хотел немного улучшить наше положение, а вернулся в гробу. Его схватили ливийцы-подростки, избили, изнасиловали, обокрали и в конце концов подбросили едва живого на пост полиции как нелегального иммигранта-беженца. Об этом должно быть в деле, потому что потом это неоднократно повторялось в лагере. А когда из красивого парня, посмотрите на снимок, он превратился в скелет, едва держащийся на ногах, им занялись местные садисты.

Малика смотрит на фотографию, на которой запечатлен смеющийся чернокожий парень. Прямой узкий нос, как у брата, который сейчас сидит за пуленепробиваемым стеклом и рассказывает трагическую историю своей семьи. Полные губы и доверчивые глаза сразу вызывают к нему симпатию.

— Они мучили его, как в Средневековье, а когда фантазии не хватало, обращались к опыту нацистов… Во что они его превратили… — Мужчина закрывает глаза рукой, но Малика и так видит текущие между его пальцами слезы.

— Откуда вы это все знаете? Кто вам рассказал? — взрывается она, ведь в такие ужасы невозможно поверить.

— Я прилагаю признания двух свидетелей, которым удалось пережить это пекло. — Гражданин Ганы показывает пальцем на документы, лежащие перед Маликой. — Кроме того, нам ведь отдали тело.

— В закрытом гробу.

— Мы должны были его открыть, — шепчет посетитель сдавленным голосом, похоже он до сих пор видит перед собой искромсанное тело брата. — Священник Йозеф из миссии по правам человека под Бегоро, по профессии врач, добился вскрытия. Это гвозди, которые извлекли из тела.

Посетитель снимает с шеи мешочек, который носит под рубашкой как страшный и кровавый талисман. Перед Маликой на стеклянной поверхности рассыпаны блестящие металлические гвозди. Теперь ей нужно прилагать усилия престо для того, чтобы не потерять сознания.

После этого дела льются потоком. Видимо, становится известно, что в отделе сейчас работает женщина, и все пострадавшие, веря в ее милосердие и понимание, рассчитывают на лучший исход дела. Малика словно обезумела. Она находит в Интернете рапорт, касающийся жертв эмиграции в Европу под более чем говорящим названием «Бегство из Триполи». Читает его по ночам и вскоре чувствует, что оказалась на грани нервного срыва.

— Извините, мне это удалось пережить, а моего двенадцатилетнего сына пырнул ножом офицер полиции. Это был вполне прилично одетый человек. — Женщина в традиционном ганском наряде, с платком на голове большим грязным пальцем вытирает глаза. — Анис родился у вас, и у него было ваше гражданство…

— Отец моих семерых детей оплатил бегство из Ливии на понтоне в Сицилию. Вы знаете, сколько это стоило? Брали по тысяче долларов с человека! — Изможденная, худая как щепка женщина хватается за голову от самой мысли о такой сумме. — Лодка была маленькая, рассчитана максимум на двадцать человек, а они напихали почти сорок. Вода переливалась через борта, но все рассчитывали на счастье и на помощь Аллаха. Пограничники схватили их недалеко от берега, и некоторых этим просто спасли, иначе они наверняка бы утонули. Моему Абдуллаху судьба не улыбнулась: когда начали стрелять, сразу попали в него, он умер на месте. Служащие делали это, как говорят, для назидания и развлечения, потому что все время кричали и смеялись. Его тело просто оставили в воде, но у меня есть признания двадцати свидетелей, что они убили безоружного человека…