— Вот, — сказал дед и, отцепив от второй лески грузило, кинул ее Мико. — И убирайся с глаз моих! Что за жизнь такая пошла? Кругом только воровство, да потворство, да блуд, хоть не живи. Ох, лежал бы я лучше на дне морском, и плавали бы рыбки сквозь мои пустые глазницы.

— Спасибо, деда, — сказал Мико, взлетел вверх по ступенькам и побежал. — Я их тебе сберегу! — И помчался что есть духу в сторону деревянного моста над шлюзами, которые не давали воде в Кладдахском водохранилище смешиваться с речной и морской водой.

Он несся по мосту, останавливаясь время от времени, чтоб взглянуть вниз на воду в шлюзе, где покачивались из стороны в сторону несколько собачьих трупов, раздутых и совершенно бесформенных, и тут он услышал у себя за спиной голос Туаки.

— Мико, а Мико! — кричал Туаки, догоняя его. — Пойдем вместе. Ну же, Мико, пойдем вместе!

Мико улыбнулся и посмотрел на него сверху вниз: они были одних лет, но ростом Туаки был почти вдвое меньше Мико. Вся округа беспокоилась за Туаки, потому что он, по-видимому, совершенно не рос. Беспокоились и его родители. У него было восемь сестер и братьев, и все они были дети как дети, но даже самый маленький из них уже почти перерос Туаки. Его замученную мать (будь у вас восемь человек детей один за другим, вы бы тоже замучились) вечно останавливали на улице и расспрашивали: «А что это с Туаки? Ведь бедняга в спичечной коробке уместится! Что вы только ему есть даете?» — «Что я ему есть даю? — вопрошала она, закатывая глаза. — Да с таким аппетитом, как у него, он нас скоро всех по миру пустит! Нам приходится тарелки гвоздями прибивать, чтобы он и их не сожрал. Я уж все на свете перепробовала, от вареной трески до печенки и легких. Свиные ножки и овсянку на завтрак, рубец с луком и самую что ни на есть жирную американскую грудинку на обед. Боже милосердный, да мы его кормим, как ломовую лошадь, а он вон какой. Солитер у него, не иначе. Голодный червь в нем сидит, не иначе».

И спрашивавший отходил, покачивая головой, и мать шла своей дорогой, тоже покачивая головой, а Туаки продолжал есть, как ломовая лошадь, и хоть бы заметно было, что он вырос немного, так нет ведь.

Итак, был он маленький, и ходил он в синих штанишках, которые вообще-то были короткие, но ему тем не менее спускались ниже колен, отчего он выглядел еще меньше. Голову отец состригал ему наголо, оставляя впереди небольшую какую-то жалкую бахромку, так что со спины он похож был на каторжника, а с фасада благодаря своей челке — на какаду. У него было маленькое худенькое личико и невероятно большие глаза, синие, опушенные длинными темными ресницами. Он был очень нервный и всегда скакал с ноги на ногу, и еще была у него привычка прихватить локтями рубашку и тереть бока, как будто его терзали тысячи блох, а на самом деле был он чистенький, как морская галька. Подбородок был у него остренький.

«Как будто, — подумал Мико, — можно устоять перед умоляющим взглядом Туаки».

— Ну, конечно, Туаки, — сказал он. — Ты что, сам побежать туда не мог?

— Мог-то я мог, — сказал Туаки. — Только я запоздал, пока искал леску. Остальные все меня обогнали. Отец на меня так орал, я думал, оглохну. Черт возьми, Мико, давай-ка поднажмем, а то нам ни одной не останется. Вот черт, ты слышал, как Папаша-то меня нынче, а, Мико? — Все это он выпалил одним духом, пока они пересекали мост и, спустившись с него, направились рысцой к поросшему зеленой травкой проходу возле реки. Проход вел к большому мосту, перекинутому через разделяющий город надвое беснующийся поток. — Слышал, как он меня? И все из-за этих стихов. Черт возьми, это жуткие стихи, а, Мико?

— Стишки так себе, — согласился Мико.

— Черт возьми, Мико, я не знаю, каким дураком надо быть, чтобы такое надумать. Ну, как этот, в стихах-то. Чтобы все так это было, ну, деревья там и все такое, и даже не хотел, чтобы его похоронили по-людски, а просто чтобы пристрелили на болоте, как старую клячу, и скинули бы в омут. Кто бы мог написать такую чепуху, Мико? — вопрошал Туаки, задыхаясь от бега.

— Не знаю, Туаки, — сказал Мико. — Только я думаю, он так помирать не собирался, а помер, наверно, на перине, и народу еще кругом толклось сколько хочешь.

Они на минутку остановились (такой у них был обычай) для того, чтобы просунуть головы через стальную решетку моста. Так им были видны заостренные гранитные быки внизу, напоминавшие по форме нос лодки, так что, если прикрыть глаза и смотреть на воду, казалось, что движется мост, а не река. Затем, насмотревшись, побежали дальше. Они свернули с моста и пробежали зацементированный четырехугольник рыбного рынка, прошмыгнули под Испанской аркой и побежали дальше, мимо домов, выходивших на Лонг-Уок, добрались до первого отверстия в доках и помчались еще быстрее. Мико заметил, что старая барка, стоявшая в этом маленьком доке, уже почти заполнена рыболовами. Когда, задохнувшись, они подбежали к ней, он перепрыгнул через борт, ловко вскарабкался по подгнившим доскам на наклонную палубу, протиснулся вперед и очутился около какого-то парня со спиннингом. Он посмотрел в воду, в которой кишели тысячи встревоженных рыбешек.

— Эй, Туаки, подержи-ка меня за ноги! — крикнул он.

Туаки пробился вперед и, ухватив огромные босые ступни Мико, прижал их локтями к своим бокам и так стоял, крепко вцепившись в них. Мико перегнулся через борт. Был прилив, и он легко дотянулся до воды. Подождал, пока поблизости не появилась крупная стайка мальков, потом подвел снизу широкую ладонь и вытащил из воды пригоршню маленьких рыбок. В это время подошла волна, мальки поднялись, и Мико со смехом встал и подобрал с палубы штуки две извивающихся рыбешек, умело поддел их на крючки, пока они еще бились, опустил леску в воду и тут же почувствовал, как прожорливая рыба дергает леску, громко свистнул и, перебирая руками, подтянул к себе леску. Неуклюжая, полосатая, как зеленый тигр, макрель шлепнулась о прогнившие доски палубы.

Глава 3

Очень старая была эта барка. Камера