В то время Кирова не рассматривали как «умеренного» или находившегося в оппозиции Сталину политика. Кирова не считали теоретиком: все сходились во мнении, что он прагматик, «практический политик». Молотов утверждал, что Кирову не хватает теоретической подготовки, у него нет способностей к организационной работе. Его сильной стороной была прямая работа с массами — он был отличным агитатором. Молотов также утверждал, что вокруг Кирова часто группировались «правые», хотя сам он был не способен это заметить[68]. Последний пункт, возможно, объясняет широко распространившееся позже утверждение, что Киров представлял собой своего рода политическую альтернативу Сталину.

Оппоненты Сталина вовсе не считали Кирова либералом. Рютинцы[69] называли его кадетом[70], оппортунистом, который сумеет приспособиться к любому политическому режиму, они говорили о покровительстве, оказываемом Сталиным Кирову[71]. Троцкий называл Кирова «посредственностью» и «средним болваном»[72]. «Киров был администратором средних способностей», по мнению Tpоцкого, «...он не имел никакого политического веса»[73].

Утверждение, что Киров был «умеренным» или даже противостоял Сталину, также оспаривается многими исследователями. К концу 1970-х гг. итальянский историк Франческо Бенвенути пришел к выводу, частично основанному на изучении публичных речей Кирова, что в них невозможно найти какие-либо отклонения в сторону «умеренности» от сталинистской партийной линии; в 1934 г. более умеренную политику поддерживали все советские вожди[74]. Чуть позже к такому же выводу пришел американский историк Джон А Гетти[75]. После открытия советских архивов теория о том, что Киров был умеренным политиком, еще более пошатнулась[76]. Российские историки, хорошо знакомые с партийными архивами, доказываю несостоятельность данной точки зрения. Олег Хлевнюк, исследовавший подобные утверждения на протяжении последних двадцати лет, пришел к выводу, что такой оппозиции не существовало[77].

Киров был одним из ближайших союзников Сталина, и активно участвовал в борьбе с оппозицией не только в Ленинграде в 1926 г., но и позже; об этом говорят его статьи и речи[78]. В его деятельности на посту первого секретаря Ленинградского обкома партии и Северо-Западного бюро ЦК ВКП(б) нет явных признаков отклонения от жесткой линии сталинской «революции сверху» 1930-1933 гг. Киров помогал проводить ускоренную индустриализацию и насильственную коллективизацию на северо-западе России. Киров вместе со Сталиным, Ворошиловым, Микояном и Андреем Ждановым и другими деятелями входил в комиссию по рассмотрению вопросов, связанных с коллективизацией, организацией колхозов, обложением крестьян налогами и т. п. Он нес прямую ответственность за катастрофическую сельскохозяйственную политику, которая привела к высылке миллионов людей и голоду, буквально выкосившему целый ряд регионов Советского Союза в 1932-1933 гг.

Киров также частично несет ответственность за репрессии в отношении интеллигенции и других непролетарских слоев в Ленинграде того времени. Из Академии Наук СССР, до 1934 г. базировавшейся в Ленинграде, безжалостно вычистили более пятисот ученых, в т. ч. с целью обеспечить жильем быстро растущий в ходе индустриализации в Ленинграде рабочий класс, Киров выступил за высылку из города десятков тысяч ленинградцев непролетарского происхождения. Это касалось не только бывших царских чиновников и капиталистов, но и многих представителей свободных профессий: юристов, инженеров, ученых и деятелей культуры.

Во время индустриализации и ускоренного развития транспортной инфраструктуры ссыльные и заключенные многих лагерей являлись рабочей силой. Киров собственными глазами видел тяжелые условия труда подневольных работников, но он рассматривал этот вопрос с точки зрения эффективности. Поэтому он решил упорядочить и рационализовать принудительный труд, обеспечить заключенным минимум условий и поощрять интенсивность труда, вознаграждая лучших рабочих. С 1931 г. он поддерживал законы, по которым сокращались сроки за «ударный труд» (но это не распространялось на политзаключенных)[79].

Киров полностью поддержал строительство печально известного Беломорканала, который должен был соединить Балтийское и Белое моря. Его строительство было завершено в рекордно короткие сроки в 1932-1933 гг. благодаря широкому использованию принудительного труда. Органы госбезопасности — ОГПУ — несли ответственность за осуществление этого проекта, который стоил жизни десяткам тысяч подневольных рабочих. Киров дважды посещал строительство и хвалил органы за их усилия. Однако он выступил с инициативой досрочного освобождения заключенных, добившихся лучших показателей при строительстве канала; это также относилось и к политзаключенным[80].

Киров также во многом ответственен за рост культа личности. В декабре 1929 г. на пленуме Ленинградского обкома в связи с подготовкой к пятидесятилетию Сталина Киров произнес пылкую речь, восхваляющую вождя. Культ Сталина развивался постепенно, но особенно ярко проявился при подготовке и во время XVII съезда партии в январе-феврале 1934 г. И на областной партконференции перед съездом, и на самом съезде Киров был в первых рядах среди тех, кто прославлял Сталина. Конечно, не он единственный из партийной верхушки пел дифирамбы вождю, но, будучи одним из руководителей партии и государства, он нес особую ответственность за такое развитие событий.

Политические репрессии в Ленинграде были не менее жестокими, чем в других частях страны; скорее, наоборот. В 1932 г., когда Киров вроде бы поддержал более мягкую линию в деле Рютина, в Ленинградской области ОГПУ арестовало 37 тыс. чел. Это примерно 9 % всех арестованных органами госбезопасности в том году в Советском Союзе, при этом население области составляло 4,2 % населения страны[81]. Введение новой паспортной системы, которая обязывала всех жителей крупных городов иметь прописку, привело к высылке 100 тыс. ленинградцев из «бывших» на проживание за пределы стокилометровой зоны вокруг города[82].