— Ты мой отец. Мы семья.

— Фотис тоже семья.

— Фотис — просто родственник. А ты — это узы крови. Ладно, что мне сказать Мэтью? «Попроси своего дедушку подождать в холле»?

— Когда-то ты был способен на такое.

— Тогда я был сильнее.

— Так я потому здесь? Из-за Мэтью?

— Понимаешь, дело не в тебе. Не в твоем прощении. Дело во мне. Ты приехал, Бог знает почему. Я не хочу знать никаких других причин. Ты здесь. Правильно, тебе следует быть здесь. Давай на этом остановимся, не требуй ничего большего.

Алекс откинулся на подушки. «Старый идиот, — выругался про себя Андреас, — дурак, хватит тянуть из него силы. Действительно, оставь все как есть».

— Фотис пытается втянуть его во что-то, — сказал Алекс. — Что-то связанное с этой чертовой иконой. Тебе что-нибудь известно?

— Узнал сегодня.

— Ты не имеешь к этому отношения?

— Нет.

— Откуда мне знать, говоришь ли ты правду?

— Это правда.

— Не дай втянуть его в это дело. Оставьте моего сына в покое. Скажи этому старому интригану, чтобы не трогал моего сына.

— Речь идет о музее. Я не вижу в этом никакого вреда.

— Ты думаешь, Фотис непричастен к этому назначению? У него везде своя рука.

— Не вижу здесь никакой выгоды для него. Если икона станет собственностью музея, это положит конец всем его надеждам заполучить ее.

— Так ли все просто на самом деле? Кто рассказал тебе об участии Мэтью?

— Фотис.

— И что он по этому поводу думает?

Алекс мыслил как ученый, неискушенный в интригах, заведомо ложных движениях, преднамеренном запутывании. Без сомнения, это была одна из причин, по которой он отвергал и отца, и дядю: не только потому, что лицемерие составляло значительную часть их жизни, но и потому, что его самого легко было ввести в заблуждение.

— Он доволен, — ответил Андреас.

— Я, конечно, не тайный агент, но начинаю беспокоиться, когда этот человек чем-то доволен. Не втягивай в это дело Мэтью.

— Но это его работа. — Для Андреаса работа была почти священным понятием.

Из коридора послышался голос Мэтью. Он что-то негромко говорил сестре. Выпрямившись, Алекс подался вперед:

— По крайней мере поговори с ним. Расскажи ему всю историю.

У Андреаса пересохло во рту. Что знает Алекс об этой истории? Кто мог рассказать ему? Не Фотис. Мария? Или он сам, в какой-то давний, выпавший из памяти вечер? Его сын пристально смотрел на него.

— Нет, этого ты не сможешь сделать, не так ли? Тогда просто скажи ему, чтобы держался подальше от этого дела. Он не станет слушать своего отца, но к твоим словам прислушается.

— Не уверен.

Мэтью вошел в комнату.

— Так что, сделаешь это для меня, отец?

Тысяча проблем одновременно столкнулись в мозгу Андреаса — и ни одна из них не имела решения, когда его сын вот так смотрел на него.

— Я поговорю с ним.

Мэтью дотронулся до плеча Андреаса и, когда тот обернулся, протянул ему бумажный стаканчике кофе. Старик почувствовал, как сжался его желудок и вверх пополз противный кислый вкус. Он поставил стаканчик на подлокотник стула, придерживая его рукой, отогревая свои закоченевшие пальцы.

— Твой Papou утомил меня, — объявил Алекс. — Вам пора собираться.

— Мы придем завтра.

— Завтра здесь будет твоя мать. Ей сообщат все без утайки. Кто знает, может быть, в следующий раз мы встретимся уже дома.

— Это было бы замечательно.

С этими словами Андреас поднялся — слишком резко, и ему пришлось ухватиться за край матраса, чтобы восстановить равновесие.

— Меня беспокоит твое состояние, Babâs, — тихо произнес Алекс. Андреас с неожиданной силой схватил сына за руку и сжал ее. Он уже восстановил равновесие и выпрямился.

— Я здесь единственный человек, о котором нет необходимости беспокоиться.

— Надо было мне позвонить в отель, — наконец сказал Андреас. — Надеюсь, они еще не сняли бронь.

Мэтью, воспользовавшись отсутствием машин на дороге, прибавил скорость.

— Глупо останавливаться в отеле, когда мама совершенно одна в огромном доме. Она с удовольствием примет тебя.

— Конечно, она не откажет, но это будет не совсем удобно.

— Тогда живи у меня. Квартира, конечно, небольшая, но свободная комната найдется. И к больнице значительно ближе.

— Тебе придется поверить, что мне будет лучше в отеле. Теперь скажи мне: что сообщила тебе медсестра?

— Ты всегда все замечаешь. — Они остановились на светофоре на Восемьдесят шестой улице. — О прогнозе мы не говорили — это только с врачом. Она сказала, что его могут скоро выписать. И еще предупредила, что, возможно, через неделю ему все равно придется вернуться.

«Лучше уж не возвращаться, — подумал Андреас, — но это зависит только от желания самого Алекса».

Они снова тронулись. Сейчас они проезжали мимо огромного освещенного здания из побеленного камня, украшенного колоннами и зубцами, увешанного огромными разноцветными растяжками, музея «Метрополитен» — музея Мэтью.

— Мы должны достать для него морфий, — сказал Андреас.

— Они будут ему что-то такое давать, я уверен. Пока что сильных болей еще не было.

— Они могут начаться, и нам не следует рассчитывать на сочувствие врачей. Я хочу сказать, что мы должны сами достать морфий. На всякий случай. — Он почувствовал, как слова повисли в наступившем молчании.

— Фотис смог бы достать, — сказал Мэтью.

— Без сомнения. Мы попросим его, если у нас не будет других вариантов.

— Ты не хочешь просить его об услуге?

— У нас с твоим крестным сложные отношения. Я пытаюсь разделять дружбу и бизнес. Для него этого различия не существует.

— Ты знаешь, что отец его не любит?

— Уверен, что твой отец тоже испытывает к нему смешанные чувства. Я думаю, он прежде всего не доверяет ему. Он боится, что Фотис может вовлечь тебя в свою очередную интригу.

Они свернули на восток, на Семьдесят вторую улицу. Мэтью ничего не говорил, но Андреас ждал ответа.

— Мне кажется, Фотис в последнее время оставил свои махинации, — наконец произнес юноша. — Он понимает, что не вечен. Он хочет делать то, что доставляет ему удовольствие, хочет быть со своей семьей — то есть, собственно, с нами. Не думаю, чтобы он затевал что-то дурное.

— Наверное, нет. — Надо быть осторожным: парень очень близок со своим крестным. — Дело в том, что дурное само как-то липнет к Фотису.