Я сидела пораженная, в полном молчании, пока люди не начали расходиться по домам.

Я пошла в туалет и посмотрела на себя в зеркало.

Кожа блестела от пота, но глаза горели. Я сделала это. Самую страшную вещь, которую я только могла себе представить, то, что большинство людей не согласилось бы сделать за миллион лет… сделала я.

В такси я все рассказала водителю.

– Не может быть, – сказал он.

– Нет, честно!

– Тогда расскажи мне шутку.

– Но все было не совсем так – я просто говорила о своей жизни.

– У тебя что, такая смешная жизнь?

– Вроде того, – ответила я.

Я рассказала ему о своем месяце, и под конец мы стали обсуждать то, что нас пугает. Он сказал, что ненавидит вечеринки с тех пор, как расстался с женой. «Но это все в голове, не так ли? – сказал он. – Если я заставлю себя пойти, все будет в порядке, и я даже не вспомню, из-за чего волновался».

В конце поездки он отказался брать у меня деньги. «То, что ты делаешь, потрясающе, милая», – сказал он.

И я была с ним согласна.

Никогда в жизни я так собой не гордилась.

В сравнении со стендапом, обнаженным позированием и болтовней с мужчинами в метро, прыжок с вертолета – мое последнее испытание – выглядел несложным. Там не было ничего, что я бы провалила или чего могла бы стыдиться – два мои главных страха. И никто не собирался меня отталкивать – мой третий главный страх. Все, что мне оставалось, это прийти, пристегнуть себя к незнакомцу и упасть с неба. Неужели это так сложно?

Прыжок бы назначен на 7 утра на поле в Саффолке, в четырех часах езды, так что я поехала туда (больше автострад, ага-ага) и остановилась на ночь в местной гостинице.

Лежа в ванне, я думала обо всех своих безумствах: в моем мозгу как будто показывали нарезку лучших моментов ситкома. Ледяной заплыв, караоке, обнаженка… за январь я совершила больше идиотских поступков, чем за всю свою жизнь!

Но помогло ли это мне? Изменило ли меня?

В общем, да. Однажды я прочла, что наш главный страх не в том, что жизнь коротка, а в том, что мы не чувствуем себя живыми, когда проживаем ее. Но весь этот месяц борьбы со страхами я чувствовала себя невероятно живой, изнурительно живой. Каждый день был днем, когда может произойти и происходит что-то особенное.

И я многому научилась. Прыгнув в пруд, я увидела, что жизнь начинается в тот момент, когда выключаешь телевизор и поднимаешь свой зад с дивана. Публичная речь и стендап показали мне, что я способна на большее, чем думала. В караоке я узнала, что жизнь становится веселее, если немного расслабиться. И во время всех этих ежедневных мелочей типа параллельной парковки, автострад и телефонных звонков, я получила невероятный прилив уверенности в себе. То, чего я всегда избегала, теперь заставило меня чувствовать себя сильнее. Чувство, совершенно противоположное всепоглощающему беспокойству и стагнации, в которых я обычно жила.

Но я понимала также, что были вещи, которые я все еще не вычеркнула из списка. Я ничего не сделала, чтобы преодолеть свой страх конфронтаций, я не вышла из себя и не выяснила, что люди думают обо мне, хотя, возможно, они вовсе обо мне не думали.

На следующее утро я проснулась в шесть утра и поехала на поле. Небо было каменно-серым, а по радио предупреждали о надвигающемся шторме, но я странным образом была совершенно спокойна, когда подписывала бумагу с отказом от претензий в случае своей смерти или получения травмы. Я была спокойна, даже когда вошла в крохотный вертолет, который выглядел так, словно был сделан из консервных банок. Я и глазом не моргнула, когда инструктор посоветовал кричать во время прыжка, чтобы нормализовать дыхание.

Только когда я свесилась с края вертолета – ветер хлещет по лицу, ноги болтаются над облаками – я наконец перестала быть спокойной. Ужас был как удар под дых, но было уже слишком поздно говорить, что это была ужасная ошибка. Я падала с неба, пристегнутая к мужчине, чье имя не могла вспомнить.

Холодный воздух так сильно меня шокировал, что пруд в Хэмстеде показался джакузи. Нам сказали, что температура воздуха – минус пять градусов Цельсия, но из-за ветра воздух казался намного холоднее.

Только тогда до меня наконец дошло: я падаю с неба с высоты в тринадцать тысяч футов. Это две с половиной мили в высоту.

Человеческое тело вообще для такого не предназначено.

Мы падали 40 секунд. Со скоростью 150 миль в час.

Это был ад.

Я думала, у меня будет сердечный приступ. Интересно, у людей бывает сердечный приступ во время этих полетов? Но мы продолжали падать, и я продолжала жить. Наконец нас подбросило вверх: парашют раскрылся. Падение замедлилось. Обычно это самая любимая часть полета для большинства людей: момент спокойствия и созерцания видов с высоты, момент единения с красотой вокруг. Я же смотрела на грязное поле под ногами и была в ярости. Мне не нужно было падать с самолета, чтобы посмотреть на траву! Я же ирландка, господи боже. Я практически родилась в поле! Ну то есть не совсем. Я родилась в Суррее на Эй-роад, но провела каждое лето своего детства по колено в коровьем навозе.

Психологи говорят, что у наших страхов есть два источника. Первый включает в себя физическую опасность – поэтому люди обычно боятся высоты, змей и огня. Все это может физически нас убить. Второй – социальную изоляцию. Поэтому нам так страшно выглядеть глупо в глазах людей или быть отвергнутыми ими.

Падая с неба, я поняла, что в борьбе со страхом высоты не было никакого смысла. Мой страх высоты – это врожденное, и он никогда не мешал мне в реальной жизни. Мне не нужно было с ним бороться.

Первое, что я сказала, приземлившись на задницу в грязном поле, было: «Я больше никогда не буду этого делать».

Тогда я еще не понимала, что падение с неба покажется мне легкой прогулкой в сравнении с тем, что произойдет дальше.

Фунтовые купюры летают в воздухе. Моя задача – словить их, пока они не упали на ковер. Что, если я их не поймаю? Или уроню? Что, если я упущу эту первую и единственную возможность?

Шейла тоже тут. Прыгает вверх и вниз, ловит купюры в ладошки. Несмотря на то, что она младше на год, она выше меня, поэтому у нее есть преимущество. Это ужасно нечестно – так же, как и то, что она всегда выигрывает в ляпы, у нее шелковистые каштановые волосы (а не кудрявые рыжие), и она каким-то образом умудрилась избежать веснушек.

Я прыгаю на кремовый диван, стараясь не думать, что скажет мама, если увидит мой грязный след на подушках. Мой девяти- или десятилетний мозг знает, что это будет нечто посерьезнее, чем обычное наказание.

Я чувствую себя как в эпизоде «Хрустального лабиринта» – помните это шоу, где участники оказывались в стеклянном шаре, ведущий включал вентиляторы, по всему шару разлетались золотые купоны, и люди должны были поймать как можно больше купонов, пока не закончится время?