* * *

Тем временем в стольном граде на берегах Волхова события развивались отнюдь не так, как мы планировали. Ещё бы чуть-чуть, и столь драгоценное время было бы безвозратно упущено. А всё из-за стремления власть предержащих создать себе «тёплое болото» из спокойствия и благополучия, невзирая ни на какие беды и катаклизмы. Хорошо, хоть Сбыслав Якунович не подвёл. Помимо того, что использовал всё свое влияние на военного князя, так ещё уговорил Мешко, обладавшего лучшей соколиной парой в Новгороде, постоянно быть у того на глазах да наговаривать на шведов. Александр всё ещё надеялся, что придётся наказывать обнаглевших северных купцов, решивших обустроить вотчину на его, как он мечтал, землях, и не то что не спешил, а всем своим поведением выторговывал у новгородских бояр всё новые преференции. Вроде и готов городу послужить, а вот, чего-то не хватает. Словно имел по этому поводу чёткие инструкции от своего властолюбивого папаши. Когда оговоренные сроки стали подходить к концу, бояре вместе со своими дружинами, продемонстрировав приличное по численности войско, выступили. Новгородская рать шла к Ладоге самостоятельно, составляя почти две сотни человек, и не лапотников-ополченцев, вооружённых только что срезанными и заточенными кольями, а крепко сбитые отряды, ощетинившиеся железом, имевшие за своей спиной не один удачный грабёж или поход, как кому нравится. Сила впечатлила, и, догадавшись, что цацкаться с князем больше не намерены, Ярославович отдал команду на выдвижение. По пути к новгородцам присоединились четыре десятка ладожан с хорошими доспехами, в основном дальние родственники застрельщиков похода. Как ни странно, озёрные жители прихватили с собой немалое количество лошадей, дабы сподручнее было увозить награбленное добро. Что им напел Сбыслав, история умалчивает, но пошли с радостью, пообещав домашним скорейшее возвращение. В итоге, укомплектовав войско подвижным обозом, всего две дюжины волокуш, объединённая новгородско-ладожская рать двинулась к точке рандеву с основными силами на реке Тосна.

За день до объединения, в купленном ещё в прошлом году, как оказалось у приказчиков Пахома Ильича, ярко-бирюзовом шатре, два старых приятеля рассуждали о своих делах скорбных. Сбыслав Якунович восседал на особом, отслужившем не одну военную кампанию массивном походном сундуке, с крышкой из переплетённых кожаных полос и слушал, как его друг Гаврила Алексич вздыхает при каждом упоминании о серебре. Точнее, разговор шёл о пифосе с вином. Емкости, литров так на сто, отряжённой князю в знак расположения и будущих совместных дел. По-простому – о банальной взятке, призванной поспособствовать вылазке этим летом. А ведь не только привозным спиртным исчислялись затраты. Один только купчишка-разведчик, вернувшийся практически с убытком, довёл хозяев чуть ли не до расстройства желудка. Послухи в стратегических местах, проводники и прочие шпионские штучки, вылившиеся в весьма затратное мероприятие. Только вместо давно задуманного – они здесь. Поход и так оторвал от дел насущных, потребовал срочных капитальных вложений и пока не давал никакого дохода. Сбыслав уже жалел, что не был проведён молебен. Тайный от всех вояж за сокровищами свеев не имел идейной составляющей, которая придаёт воинству особую силу духа. Тот последний козырь, который бросают в игру во время кризиса. Грабить шли с радостью, но при серьёзном сопротивлении, экспроприаторы, как правило, думают о личном спасении, а не о том, как переборов свой страх, вырвать победу. В общем, проблем хватало, и решения отнюдь не рисовались радужными тонами. Тем не менее, Сбыслав Якунович не стал рассказывать товарищам об одном интересном эпизоде, когда во время застолья у Пахома Ильича опустела вторая бутыль, а третья ещё не была распечатана. Появившееся столь нескромное желание повеселиться и услышать пение артистов-скоморохов оказалось удовлетворено несколько необычным способом. Тут ему и предстало прослушать церковный хор, записанный в памяти плеера. То, что трезвый человек воспринял бы как чудо или, напротив, полное бесовство, пьяному Якуновичу показалось Божьим откровением. Представьте на секундочку, что вы никогда в жизни не видели и не знаете, что такое акустические наушники и для чего они предназначены. Прибавьте к этому осознание, что девайс сей работает с вами персонально, как бы делая вас избранным. А теперь умножьте на психологический эффект, который достигается тональностью хорового исполнения. Материя этого действия ох как не проста. Хотите испробовать? После этого случая доверие всем словам своего нового друга было полное.

– Господи, – причитал Гаврила, – как я мог согласиться на эту затею с казной?

– Пахом Ильич врать не будет, дело верное, – утешал Сбыслав.

– Да ты мне каждый раз говоришь, что дело верное.

– А разве когда-то ошибался?

– Ну…

– То, что он мне показал, когда мы вино у него в тереме попивали… многого стоит. Поверь мне, Гаврюша.

– А коли побьёт нас этот Фасе-масе, что тогда я домашним скажу? Ох, лучше б я в Карелу пошёл, там хоть бы рухляди насобирал или льна уволок.

За шатром раздался шум и отчётливый крик дозорного:

– Ладья! Свеи к Ладоге идут!

Ополченцы высыпали к берегу, потрясая оружием, требуя немедленно пристать кораблю к берегу. Вскоре к ним присоединились вожди похода. Как ни странно, но ладья стала поворачивать к затону. Не доходя до суши метров семи-восьми, размахивая куском пергамента, свёрнутого в трубочку, с борта прокричал какой-то важный человек:

– Я рыцарь Магнус Ульвссон, – доносился до слушателей хрипловатый голос, – пленный гость Пахома Ильича, иду в Новгород с посланием для конунга!

После этих слов Гаврилу Алексича как подменили. Он стал похож на обиженного ребёнка, стоявшего долгое время у прилавка с мороженым, которого родители взяли за руки и повели прочь.

– Да что ж это творится, Сбыслав? Покуда мы тут топчемся, Пахом уже полон взял да наверняка нашу казну деребанет. Как-никак за зипунами шли, а не комаров кормить!

– Конунг Александр Ярославович завтра будет здесь, на этом месте. Можешь его подождать с нами, – боярин прокричал в ответ, не обращая внимания на призывы Гаврилы Алексича.

– А кто ты такой? – Магнус спрятал в мешок письмо, попутно пересчитывая столпившийся у реки народ, выходило печально, почти двести пятьдесят душ, вооружённых и готовых сражаться.

– Сбыслав Якунович, боярин новгородский, – представился командир ополчения и тут же поинтересовался, узнавая знакомые черты в лице собеседника: – А ты не родич Рогодичам?

Магнус, несколько раз бывавший в Новгороде, на свадьбах племянников и племянниц, вспомнил боярина.

– Родич! Но это к делу не относится.

Ладья пристала к берегу, Ульвссон вместе с Биргером и его оруженосцем пошли в шатёр к Сбыславу. Оставшиеся свеи сходить и поразмять ножки на зелёной травке не стали, так и остались в лодке, показывая всем видом не слишком дружелюбный настрой. Тем не менее, через какое-то непродолжительное время общий язык был найден, и вскоре ополченцы узнали о произошедшем сражении на Неве.

Со своими особыми понятиями о справедливости и правде на земле, Микула промышлял разбоем под Киевом, состоя в организованной преступной группировке с весьма серьёзным покровителем. Затем, когда уяснил, что рядовыми татями жертвуют без малейшего сожаления, сбежал в вольный Новгород, где оттачивал своё ремесло в сборных солянках ушкуйников Меши. Там он и познакомился со Снорри, разорившимся бондом из северных фьордов, волей судьбы оказавшимся среди пленных людей Биргера.