Элизабет старалась набрать в легкие как можно больше воздуха. Сильный запах соли щекотал ноздри, ее характерный привкус чувствовался на языке, но казался скорее бодрящим, чем неприятным. Как всегда, она была одета в свой меховой плащ, который к тому времени был далеко не столь белым, как в начале путешествия. Ветер и вода сделали свое дело, но, заношенный и испачканный, он все еще оставался очень теплым, и Элизабет испытывала настоящую благодарность к этому толстому меху и добротной подкладке за то, что они защищали ее от холодного ветра.

С тоской прикидывая, действительно ли шторм решил оставить их в покое или только набирает силы для новой атаки, она вглядывалась в небо, сплошь покрытое тяжелыми тучами. В воздухе висел туман. Она едва различала чернильную темноту моря, которое неустанно бросало корабль на своих могучих волнах. У Элизабет было неприятное чувство, будто шторм еще вернется для того, чтобы мучить их и дальше.

Гораздо больше ее беспокоило другое. Сильная качка, конечно, доставляла ей некоторые неудобства, но все же она с облегчением обнаружила, что совершенно не подвержена морской болезни. В конце концов шторм хотя и был страшным испытанием, его все-таки можно было перетерпеть, тем более что в ее каюте было достаточно сухо и спокойно. Хуже было то, что из-за шторма увеличивалась продолжительность их путешествия. Именно это угнетало ее больше всего. Ведь всякий раз, когда погода испытывала на них свою силу, безнадежно отодвигался тот вожделенный миг, когда она наконец доберется до своего дядюшки.

Скрипнула палуба. Элизабет вздрогнула, огляделась вокруг и увидела рядом с собой красную физиономию капитана Милза.

— О, капитан, добрый день!

Он внимательно всматривался в ее лицо.

— А вы ожидали кого-то еще, мисс Трент? Мне кажется, у вас удивленный, я бы сказал, испуганный вид, — в его голосе слышалось беспокойство. — Может быть, кто-то из моих людей доставил вам неприятности?

— Нет, капитан, совершенно нет, — поспешно заверила его Элизабет.

Это была правда. С самого первого дня она наловчилась избегать Хокинса, а он не делал никаких попыток встретиться с ней. Корабельный юнга Генри принес ей дополнительные одеяла и свечи. У нее вошло в привычку проводить на палубе как можно меньше времени — именно там Хокинс или кто-то другой мог беспрепятственно к ней приблизиться. Обедала она одна в своей каюте, и только временами, когда затворничество становилось совершенно невыносимым, отваживалась выходить на палубу. Матросы иногда отпускали в ее адрес грубые комплименты или нагло разглядывали, проходя мимо, но она старалась не обращать на это внимания, и в общем-то пока ни один из них не решался притронуться к ней. Элизабет знала, что больше всего была этим обязана капитану Милзу. И своим собственным предосторожностям, конечно.

С удовлетворением она обнаружила, что капитан оказался строгим начальником, не выносил ни тени неповиновения. Генри однажды по секрету сообщил ей, что капитан отдал команде строгое приказание: ни один человек не должен беспокоить «знатную пассажирку». Элизабет была очень тронута такой заботой, и они с капитаном стали друзьями.

Он уважал ее за то, что она никогда не жаловалась. Действительно, Элизабет взяла за правило ничего не требовать, хотя условия были очень тяжелые. Рацион состоял из неизменной солонины, небольшого количества картофеля и в основном черствого хлеба. Это не считая прочих неудобств в виде узкой и жесткой походной кровати и холодной каюты. Но она прекрасно понимала, что сама сделала свой выбор и жаловаться ей не на кого.

В свою очередь, Элизабет уважала капитана Милза за то, что он твердо и весьма умело управлял своей командой. Да, он был грубый, требовательный командир, умеющий заставить людей работать на совесть. Но за это давал им приличное вознаграждение и кормил как следует в отличие от других капитанов, которые выжимали из своей команды все соки в обмен на крохи еды и существование на грани вымирания.

— Как вы думаете, шторм уже миновал? — с надеждой спросила Элизабет.

Капитан Милз внимательно посмотрел на покрытое тучами небо.

— Временно да. Однако мне кажется, он снова усилится поздно вечером. Такие тучи просто так не появляются. — Капитан улыбнулся Элизабет своей кривой, как будто вынужденной улыбкой. — Но вы не беспокойтесь, мисс. Мы прибудем в Калькутту в целости и сохранности без всяких задержек. Конечно, если не встретим кого-нибудь из этих каперов[1]. Я бы с большим удовольствием пережил несколько таких штормов, чем одну встречу с этими разбойниками.

Элизабет энергично закивала в ответ.

— Да-да, вы правы, конечно. Но в любом случае мне кажется, что пока продолжается шторм, мы в полной безопасности. Кто захочет сражаться в такую погоду?

Капитан потер свою жесткую обветренную щеку не менее жесткой обветренной рукой.

— Я бы не стал что-либо загадывать относительно этих мятежников, мисс. Туман для них как раз то, что надо: он спрячет их, когда они захотят к нам приблизиться, и мы не успеем даже опомниться… — Он быстро прервал себя на полуслове, заметив на ее лице выражение тревоги.

— Прошу прощения, мисс Трент, я не должен был говорить об этом с вами. Все это заботы вашего старого капитана. — Он по-отечески похлопал ее по руке. — Вам не о чем беспокоиться. Я посадил людей на мачты, чтобы они следили за всеми судами, — впрочем, как и всегда, — и они, разумеется, не пропустят ни одного подозрительного корабля. Все в порядке!

Однако капитан говорил нарочито уверенно, поэтому Элизабет с тревогой стала вглядываться в его лицо. Что-то он от нее скрывал, желая избавить от излишнего беспокойства. Ее охватил страх, хотя она постаралась держаться совершенно спокойно.

— Ну конечно, капитан, если вы считаете, что беспокоиться не о чем, тогда мне и подавно не стоит об этом думать, — сказала Элизабет с любезной улыбкой, хотя в то же время лихорадочно старалась припомнить все, что слышала о морских разбойниках.

Она знала, что это были так называемые «легальные» пираты, то есть люди, нанятые мятежными американскими колониями для того, чтобы чинить препятствия английской торговле. Они выходили в море на кораблях, вооруженные до зубов, и их единственной целью был захват британских торговых судов, причем их интересовало все: и груз, и команда. Таким способом они подрывали основы британской экономики.

Пираты заставляли королевский флот метаться по морям в поисках мятежников, вместо того чтобы пускать ко дну военные корабли или захватывать укрепленные порты повстанцев. Кроме того, военные суда вынуждены были охранять торговые от нападения пиратов.

Смысл существования каперов был в том, чтобы разрушать и захватывать. С ними очень трудно было бороться. Люди на этих пиратских судах были дерзкие, бесстрашные, чрезвычайно опасные. Они находили в войне удовольствие, чувствовали к ней особую привязанность, и к тому же от захвата британских судов получали хорошую прибыль. За каждую успешную операцию — безразлично, какое судно им попалось: торговое или военное, — им платили большие деньги. Множество людей сделали себе таким путем состояние.