лаками и красками, лежали бобины со струнами, деревянные заготовки теннисных ракеток, а на рабочем столе отголоском праздника красовалась тарелка с разломанной на квадратики шоколадкой и остатками кулича.

– В семь вечера во вторник в первом подъезде состоится собрание. Повестка дня – выборы домового…

Орлов читал с расстановкой, чтобы во время пауз самому посмеяться и, главное, разделить веселье с Воробушкиной. Она никогда не подводила: охотно улыбалась и смотрела на него с нетребовательным обожанием.

– Лифт вниз не поднимает… Продаются три поросёнка, все разного пола… Продаётся коляска для новорожденного синего цвета!

Антонина Ивановна даже чаем поперхнулась. Смех омолодил её простое скуластое лицо, глаза залучились озорством. Технолог часто так развлекал Воробушкину во время перерывов. Он специально для неё приносил из дома своё потёртое портмоне с забавными вырезками из газет.

– Саша, – начала Воробушкина, дождавшись, когда Орлов отвлёкся на чай, – сейчас дорасскажу эту историю, как я комнату себе после развода просила…

«Не пойду голосовать, мне с ребёнком жить негде», – это она объявила представителю власти, который зашёл агитировать её перед выборами. «А вы куда обращались?» – спросил представитель. Антонина достала из ящика пачку конвертов с официальными отказами, швырнула веером на пол. Не помогло.

Пошла к депутату. Сказала: «Если не дадите комнату, сейчас прямо на улице брошусь под машину. Смотрите в окно!» Не помогло. Тогда Воробушкина явилась к нему с маленькой Светой, посадила дочку на стол и заявила, что отказывается от неё. Опять не помогло… Пожаловалась на свою судьбу профоргу на заводе, та сказала, что у неё зять влиятельный. Так зять оказался оказался тем самым депутатом! Комнатку – с четырёхметровым потолком, лепниной и общим туалетом на девять семей – дали в бывшем графском дворце.

Слушая Антонину Ивановну, Саша Орлов то смеялся, то сочувственно поддакивал. Он никого не осуждал, потому что тоже сам всего добился в жизни. Воробушкина много чего хотела бы поведать ему о своём прошлом, но как расскажешь молодому мужчине про барачные нравы, среди которых она выросла. Про то, как трусы носила не на резинке, а на туго завязанной верёвке, чтобы никто не надругался над девчонкой.

Далёкие события, которые она помнила, не украсили бы ничью историю. Первая ночь у молодых всё никак не могла состояться из-за тесноты и многолюдности в комнате. Через две недели муж завалил Тоню прямо на тропинке за бараками… Потом хвалился: «Я ей пелену порвал»

Нинка из угловой комнаты поспорила со своим хахалем, что Тониного отца он не побьёт, кишка тонка. Драка – двое на отца. Антонина вмешалась, на шестом месяце беременности. Получила доской с гвоздём по лбу. Выкидыш.

Вторая беременность была долгожданной и закончилась рождением дочери. Муж швырнул одиннадцатимесячную Свету об пол, потому что на руки к нему не пошла.

Бедность. Это если старую наждачную ткань, которую Тоня приносила с завода, кипятить, кипятить… От кипячения много песка отойдёт, зато останутся полоски мягкого льняного материальчика. Из него Антонина шила семье простыни и пододеяльники.

Муж изменял ей, об этом сказали соседи по бараку. Он отнекивался, убедил её, что это не так. Однажды отпросилась с работы и застала его с любовницей. Выгнала. Муж, дурак, ночью заполз по трубе, стучал в окно, орал, напугал ребёнка. Не впустила.

После развода была не в себе, жила с дочкой у сестры, боялась с седьмого этажа смотреть на улицу. Когда в душе человека хорошее борется с плохим, то полутонов, как при чередовании дня и ночи, не бывает. Либо ты на светлой стороне, либо в полном мраке… Повезли её к вещей старухе под Загорск: «Живи пока для ребёнка. Всё пройдет, ты ещё смеяться будешь над этим»

Устроилась швеёй мужского белья. По неопытности чуть не загубила две пары кальсон, застрочив недостаточно широкие прорези в гульфиках. Мастер ругала: «Представь мужчину, который это купит. Он что, достоинство своё пинцетом будет оттуда доставать?» Но Антонине никаких мужчин представлять больше не хотелось.

Она жила для дочери. Единственный раз в жизни решила побаловать себя – собралась в Большой театр и, чтобы быть там красивой, намазалась кремом «Подснежник». Лицо раздулось, кожа облезла, не до балета стало. В театр этот так ни разу и не попала, кремами тоже не пользовалась.

Но вот что странно: всю жизнь её сопровождало одно воспоминание. Воробушкина не понимала, откуда оно взялось. Память рассказывала ей о комнате, где на широком подоконнике стояла фигурка зайца с трогательно опущенным ухом. За кружевной занавеской и двойными старыми рамами виднелись слегка объеденная птицами рябина и белоснежная зимняя дорога. А рядом, за спиной Антонины, были чья-то ласковая рука и полный любви голос.

Эта уютная картинка, это ощущение, будто из фильма, где Антонина Ивановна могла являться главной героиней, вызывали сладкую тоску о светлом и счастливом доме, которого у неё никогда не было и, наверное, не будет. Но судьба – это не цепь предначертанных событий, она – листочек с задачей, которую нам протягивает доброжелательный учитель.

Более-менее интересная жизнь началась у Воробушкиной в пожилом возрасте. Она стала ходить к соседке, бывшему экскурсоводу Лионелле Юрьевне, дышать кислородом. У той комната была заставлена книгами с пола до потолка, груды литературы лежали на столе и под кроватью, даже кислородный агрегат в углу был пристроен на книгах. Лионелла Юрьевна охотно делилась своими знаниями, любознательная Антонина Ивановна так же охотно слушала. Мозг, обогащённый кислородом, всё быстро воспринимал.

Технолог Орлов, тоже, по-своему образовывал Воробушкину.

– В Дании флаг, вывешенный в окне, говорит о том, что в этом доме кто-то празднует день рождения… В тропических лесах растут ротанговые пальмы, толстые лазающие стебли которых тянутся на триста-четыреста метров…. Да, Антонина Ивановна, мы большую партию товара выгодно продали, хозяин хочет нас наградить поездкой за границу. Не всех, конечно. Только двух лучших работников. Меня он выбрал, а второго человека, говорит, я сам должен предложить. Я считаю, это вы.

– Почему я? – испугалась Воробушкина.

– Вы хорошая работница. Ну и вообще, мне с вами хочется поехать… Мы ведь почти родственники, если по фамилиям судить. Должны помогать друг другу, – улыбнулся Орлов.

– Саша, да я за границей сроду не была. И язык их не понимаю.

– Я тоже ни разу не был. А насчёт языка не переживайте, я английский после института помню, буду для вас переводить.

– Нет, я точно не поеду!

– Почему же?

– Там ведь отпечатки надо сдавать, – она со вздохом посмотрела на свои руки.

На её пальцах почти не оставалось ни ногтей, ни папиллярных узоров: Антонина Ивановна работала без перчаток, когда полировала-лакировала