– Все же, Игорь Степанович, я жду вас завтра в спортивном зале, расположенном справа по основному коридору. Так положено.

Мне вовсе не улыбалось заниматься лечебной физкультурой вместе со старичками, перенесшими тяжелейший инсульт, идти на занятия я не собирался, но все же сказал:

– Хорошо, я приду. Спасибо, доктор!

Врач покинул нашу комнату, зашел в соседний бокс, и уже оттуда раздался его голос.

– Исмаил, – обратился он к парализованному таджику, – попробуйте поднять правую руку… Так, а теперь левую… Понятно. Пошевелите правой ногой. Левой… Ясно… А теперь вы, Петр Иванович, обратился он к мужику, похожему на беса, только что выскочившего из преисподней. – Правую руку. Левую. Пошевелите левой ногой. Правой. Отлично… Ну, что можно сказать… Исмаил, с вами пока лечебной гимнастикой заниматься рано, а у вас, Петр Иванович, восстанавливаемость хорошая, давайте-ка попробуем немножечко подвигаться. Осторожно, попробуем сесть в кровати. Нет, нет, Петр Иванович, с моей по-омощью. Сели. Так. Хорошо… А теперь давайте попробуем подняться. Опирайтесь на меня. Отлично, отлично. – Раздались вздохи Горелова, тяжелая поступь его ног, шарканье пятками по полу. – Так, хорошо, давайте, двигаемся до двери, намечайте себе путь, Петр Иванович, вот спинка кровати, опирайтесь на нее, потом дальше, дверной косяк. Теперь стена «предбанника», ваша цель добраться до санузла, а потом до унитаза. Я показываю вам путь до туалета и обратно, запоминайте, пожалуйста, коль вы хотите самостоятельно себя обслуживать.

Сквозь открытую дверь в проеме было видно, как в «предбанник» вышел в сопровождении врача Петр Горелов. Он был худ, казался немощным, за исключением памперса, на нем абсолютно никакой одежды не было. Шел он босиком на трясущихся ногах и представлял собой жалкое зрелище. Много я на своем веку повидал, но вот одряхлевшего черта в памперсе видел впервые. Парочка прошествовала до двери в санузел, затем развернулась и пошлепала обратно. Вскоре раздался скрип кровати, Горелов сел на нее, и доктор сказал:

– Ну все, на сегодня хватит. Вы молодец, Петр Иванович! Теперь ложитесь, отдыхайте до завтрашнего дня. А вам, Исмаил, желаю скорейшего выздоровления. Всего доброго.

Когда врач снова показался в «предбаннике», на сей раз уже один, Георгий сказал ему:

– Между прочим, этот Петр Горелов вчера вечером концерт выдавал, причем так, что нянечки его связали.

Вячеслав Васильевич заглянул в наш бокс.

– Ничего удивительного в этом нет. Обычно днем такие больные пассивные, а вот ближе к вечеру у них начинается мозговая активность и иной раз они агрессивны. Так что не обращайте внимания. В больнице всякое бывает. А вас, Гладышев, – он глянул на меня, – я завтра все же жду.

С этими словами доктор развернулся и вышел в «предбанник», а затем в коридор.

После обеда, который нам разнесла веселая раздатчица тетя Маша, в наш бокс заглянула медсестра Люба и сказала, что мне следует отправиться на очередное обследование в 23 кабинет, сделать эхоэнцефалографию. Это такая процедура, когда к голове прикрепляют множество пластин, потом закрываешь глаза, и перед ними начинает мелькать свет. Разумеется, я об этой процедуре раньше понятия не имел, узнал только после того, как прошел ее. Проводил ее врач, ассистировали ему двое – девушка и парень.

Когда я вернулся в свою палату, то застал в ней трагичную картину. Георгий Суухарев сидел на своей кровати, облокотившись о прикрепленную к стене батарею центрального отопления, в правой руке он держал электробритву, голова у него свесилась, язык был вывален, глаза открыты, вытекшая изо рта слюна образовала на плече на футболке мокрое пятно. Я уже говорил, что в свободное от работы время подрабатываю частным сыском, а потому мне приходилось видеть трупы, и сейчас одного взгляда на Георгия мне было достаточно, чтобы понять, что передо мною труп. На всякий случай я все же подошел к мужчине, потрогал его за плечо и позвал:

– Георгий!

Сухарев проехал спиною по радиатору, упал на бок и уткнулся лбом в кровать.

О дьявол, что же это за палата такая заколдованная? На моем месте старик умер, вчера на месте Миклухи умер Леонид, а сегодня вот Георгий Сухарев. Господи, а Миклухо!

Дмитрий лежал лицом к стене, поджав ноги и сложив между коленями ладони. Он-то хоть жив? Я подошел и потряс мужчину за плечо. Он медленно повернулся и посмотрел на меня вопросительным взглядом.

– Что чи-слу-лось? – спросил он.

– Плохо дело, – ответил я траурным тоном. – Георгий, кажется, умер. Ты ничего не слышал и не видел?

Миклухо приподнялся на локте и опасливо посмотрел за мою спину туда, где лежал, уткнувшись носом в кровать, Сухарев.

– Не-ет, чего-ни.

– Ясно, ничего не видел.

Наконец, осознав, что на соседней кровати лежит труп, испуганный Миклухо вскочил с кровати, надел тапочки и подался прочь из палаты.

Я вышел следом за ним. Невдалеке увидел нашего лечащего врача Фролова. Вид у доктора был усталым. Очевидно, он сутки дежурил в больнице, сегодня должен был уйти домой, но почему-то остался. Я кинулся к нему.

– Андрей Михайлович! Андрей Михайлович!

Он остановился с недовольным видом. Врачам обычно не нравится, когда больные обращаются к ним вне специально отведенного времени – во время обхода. Я остановился возле него.

– У нас в палате снова труп.

– Что?! – спросил он так, словно ослышался.

– Я говорю, у нас снова в палате человек умер.

– Кто? – недоверчиво спросил Фролов.

– Георгий Сухарев.

– Не может быть! – не поверил доктор, однако, обойдя меня, быстрым шагом отправился в сторону нашей палаты.

Я поспешил за ним. Мы прошли мимо стоявшего с испуганно-растерянным видом рядом с дверью Дмитрия Миклухо и ступили вначале в «предбанник», а потом в наш бокс. Фролов приблизился к телу Сухарева, взял руку Георгия, пощупал пульс.

– Черт возьми, действительно умер, причем примерно полчаса назад. – Он потер виски. – Господи, что же это такое делается! – Он посмотрел на мою персону невидящим взглядом.

Хотя вопрос был риторическим, я ответил:

– Понятия не имею.

– Выхода нет, – сам себе сказал Фролов. – Надо вызывать полицию. – Взгляд его стал осмысленным. – Вас, Гладышев, я попрошу покинуть палату и не входить в нее до тех пор, пока вам не разрешат.

С этими словами он выпроводил меня из бокса, плотно закрыл двери и ушел.

Часа два мы с Миклухой мотались по коридору, сидели на диванчике, смотрели в окно на больничный двор. Говорили обо всем и ни о чем, избегая темы о покойном Георгии Сухареве.

– Фамилия у тебя прикольная, – хмыкнул я, глядя в окно. Отсюда, со второго этажа, был виден козырек входа в реанимационное отделение, именно сюда меня и привезли два дня назад после того, как я попал в аварию. – Маклай не твой родственник?